Горизонт событий

Нил не видел Ворлена три года, только перезванивались. В мастерской было пустовато: посередине стоял спинет, на котором старший товарищ, кивком указав Нилу на кресло с львиными головами, наигрывал пьеску. На столике возле спинета стоял букет искусственных цветов, усеянный желтыми лимонницами. «Узнаешь?» — не прерывая игры, спросил Ворлен. «Каприччио на отъезд возлюбленного брата, — сказал Нил. — Зачем звал?» — «Верно, Бах написал его в честь старшего брата Иоганна Якоба, завербовавшегося гобоистом в оркестр Карла Двенадцатого. В ариозо, нежном и изящном, друзья пытаются отговорить юношу от опасного предприятия. В анданте живописуют ему разные беды, которые могут с ним произойти. В фуге слышен рожок почтальона, призывающий его поторопиться... Я позвал тебя затем, чтобы сообщить о своем отъезде». — «Вот как? — произнес Нил. — Куда же?» — «Женился я, — вздохнул Ворлен. — Добрых полвека собирался и в конце концов женился на одной из своих юных учениц». — «Вот как», — повторил Нил, лениво шевельнувшись в кресле. «Я женился на иностранке, проживающей в Кельне, — с заметным удовольствием в голосе сказал Ворлен. — Там находится крупный европейский музей музыкальных инструментов, с которым я состоял в переписке. Мне обещают в нем место консультанта по щипковым». — «Брак, я полагаю, фиктивный?» — «Девица и правда юна, — согласился Ворлен. — Но не без способностей. Крупные костистые руки. Я помогал ей разбираться с аппликатурой». — «Ты что, на родине мало, что ли, зарабатываешь?» — «При чем тут деньги? — слегка удивился Ворлен. — Дело не в них. Я просто хочу до конца своих дней сохранить здравое чувство нормы, которое здесь подвергается большим перегрузкам. Это очень тонкое рабочее чувство, и сохранение его требует слишком больших затрат. Наверное, старым стал, уже не поспеваю за сегодняшним темпом жизни». — «Темп сильно изменился?» — «Как тебе сказать... Немецкий флейтист Кванц считал, что для проверки темпа следует пользоваться ударами человеческого пульса. Я не холерик и не меланхолик, у меня пульс 80 ударов в минуту, что соответствует этой же цифре на метрономе Мельцеля. Так вот, сверяясь с пульсом, могу сказать, что темп времени заметно убыстрился, во всяком случае для баховских произведений». — «Может, у тебя аритмия?» — предположил Нил. «Исключено». — «Но если время понеслось под горку, то это, надо полагать, общепланетарное явление». — «Конечно. И именно поэтому мне так важно сохранить чувство нормы».

Нил поднялся с места. «Ну, желаю тебе счастливого пути. Надеюсь, что напишешь, когда устроишься на месте. Извини, мне пора». — «Погоди-погоди. — Ворлен настойчивым жестом заставил Нила снова сесть в кресло. — Я тебя не для трогательного прощания позвал. — Он снял с крышки спинета конверт и перебросил его Нилу. — Это мое, так сказать, завещание. Ты являешься наследником всех моих готовых инструментов, которые я уже перевез к Сережке. Он, конечно, и без завещания поможет их продать, но бумага не помешает. Здесь же и адреса покупателей».

Нил задумчиво вынул из конверта бумагу и, разворачивая ее, спросил: «Ты был последним у моей мамы в больнице. О чем вы говорили?» Ворлен деланно усмехнулся. «Тебе это надо?» Нил не ответил. «Ни о чем не говорили. Она предложила мне партию в шахматы. Мы молча сыграли, и я ушел». — «Кто выиграл?» — «Кажется, я», — недовольным тоном отозвался Ворлен. «Здорово она тебя умыла, — сказал Нил. — Ты к ней, значит, с цветами и выражением сочувствия на лице, а она тебе — партию в шахматы. Очень похоже на маму». Нил развернул бумагу.

Дарственная на инструменты была написана почерком, показавшимся ему чем-то похожим на почерк солдата, маминого корреспондента времен ее юности. Накануне он как раз перебирал старые мамины бумаги. Нил сложил документ, сунул его в карман рубашки и пошел прочь. Уже взявшись за ручку двери, неуверенно обернулся. «Так ты мой отец, что ли?» — «А ты не знал?» — удивился Ворлен. «Нет. Я думал, что мой отец Валентин. У меня же отчество Валентинович». — «Твоей матери никогда не нравилось мое имя», — обиженно объяснил Ворлен. «Да уж. Вождь Октябрьской Революции Ленин. Хорош бы я был, Нил Ворленович, — заметил Нил. — Ну отец так отец». Нил с сухим смешком прикрыл за собой дверь.