Горизонт событий

— Что за огни там, вдали? Отчего-то мне не по себе, даже вот книгу, которую взяла с собой в дорогу, читать не могу... Представьте себе: чахоточный писатель едет через всю Сибирь с пуховой подушкой, подаренной ему знакомой актрисой, в двух парах брюк, надетых одни на другие, в полушубке поверх кожаного пальто и в валенках по железной дороге, на пароходе, на тарантасе, в крытом экипаже, на пароме, на катере, ночует на постоялых дворах, где не просушить мокрую одежду и обувь... В Томске на него свалились утомительные попутчики, которых он припомнит спустя десять лет, описывая Тузенбаха и Соленого... В Николаевске, куда он прибыл первого июля, читает апрельские газеты... Видит, как время, погоняемое вольными ямщиками, застревает на перекладных в этих топях, затвердевшей грязи, среди морозов, дождей, зноя, пыли, гари лесных пожаров, сплошной тайги. Путешественник делает по двести верст в сутки, а время ползет с черепашьей скоростью, замирая перед переправами через реки, растягиваясь в болотах... А то еще кажется, что его все сносит на запад дымом лесных пожарищ, тогда как пространство раскручивается все дальше и дальше на восток... Зачем он поехал на Сахалин?..

— За книгой и поехал, — пожал плечами Георгий.

Нормальная безумная книга похожа на нормального писателя Мопассана, о котором в лечебнице для умалишенных справлялся сумасшедший писатель Мопассан. «Скажите, вы не видели Мопассана?» — теребил он санитаров. «Как же, как же, мы его видели, — с веселой готовностью отвечали санитары. — Разве вы не знаете — ведь он заседает в парламенте. Мопассан удит рыбу на берегу Ла-Манша. Он обсуждает проект об отмене смертной казни с президентом Североамериканских Штатов. Писатель Мопассан занят возведением на царский престол в Москве императора Кирилла. Не далее как вчера он героически сражался под Плевеном...» Спятивший писатель Мопассан задавал свой вопрос на идиотическом языке и на нем же, слегка адаптированном добрыми санитарами, получал ответ... Такова безумная книга. Она повсюду — на Ла-Манше, в России, в Соединенных Штатах, она везде, где есть тот, кто может ответить на ее безумную речь, кто не то что жизни — разума не пожалеет, доверившись автору, припав к плечу своего поводыря. Узкими вратами входят в безумную книгу, оставляя за ними все, что может помешать протиснуться в них, — войлочных верблюдов, товары, страны, эмблемы, мраморные фонтаны с застывшими нимфами, дружбу, любовь, одежду, биографию и даже собственное имя. Таким был безумный читатель Ментелли — жил, как Диоген, в дощатой конурке, ел как птица, спал, положив под голову Плутарха... В наше время, когда природные запасы безумия истощились и слово исчерпало первородный смысл, все меньше находится сумасшедших с внутренними звездами, вбитыми под ногти, как пытка, толкователей снов, соглядатаев, высматривающих новую землю в небе, расчищающих горизонт от предметов, хранящих твердую обязательную форму.

Вы скажете, что любая книга в той или иной степени безумна, как любой огонь — пламя, хотя бы потому, что есть читатели, бредящие с ней в унисон, идущие в разверстую пасть ее фантастического времени. Да, это чистое безумие — тратить время на плоды чужого воображения. Безумные книги пишутся симпатическими чернилами и прочитываются теми, кто умеет пользоваться светом, в том числе и потусторонним, лучи которого освещают фигуру Мопассана, участвующего в дебатах об отмене смертной казни, героически сражающегося под Плевеном, и многих других Мопассанов, вызванных к жизни и обретающих реальную самостоятельность в вопросах сумасшедшего Мопассана и ответах идиотов-санитаров на правах предположения, смутного обещания, в вере, надежде и любви.