Горизонт событий

– Лицо его кажется очень знакомым, – задумчиво произнес Генрих Осипович. – Вроде бы даже много раз видел, только не помню, где.

– Вот и мне тоже, – согласился я. – Еще когда только фоторобот составили и Лев Львович его «американцем» назвал.

– Ну да, есть что-то такое в лице, иностранное, – подтвердил Левин. – Что ж, если вопросов у вас, Витя, больше нет, то пойдемте отсюда. Мне еще нужно копии снять с отчета о патологоанатомическом исследовании и документы для передачи тела подготовить.

Вопросов у меня только прибавилось, но я понимал, что ответов на них ни у кого нет. Мы вышли из помещения морга и снова оказались в маленьком кабинете со шкафчиками. Левин протиснулся за письменный стол в уголке, Леночка взяла со стула маленькую красную сумочку и большой модный пакет из толстого полиэтилена с застегивающимися пластмассовыми ручками.

– Ну все, дорогие мои мужчины, я поехала, – сказала Лена. – Если что, я буду в…

– Лена, – сказал Генрих Осипович.

Она остановилась. Я проследил за направлением взгляда Левина и тоже застыл.

– Что? – непонимающе спросила Леночка. – Что вы так смотрите?

Потом взглянула на свой пакет и ахнула.

– Ковбой, – произнес Генрих Осипович.

– Американец, – отозвался я.

Он смотрел на нас с чуть полинявшего от стирок пакета, щурясь от табачного дыма и надвинув на глаза белую широкополую шляпу. На заднем фоне возвышались красноватые горы Большого Каньона, а надпись внизу приглашала: «Come to Marlboro Country!»

* * *

Голова у меня была ясная, как майское утро, и пустая, как только что сданная квартира в новостройке.

Можно было строить разные версии и предположения после странной гибели Бори Рубинчика; попытаться решить запутанную задачу с неизвестными в виде «артистки» с «американцем», необъяснимых смертей Трусана и Капитонова и ночных вылазок покойного Бори в квартал Кракенгагена. Даже после разговора с Кардиналом оставалась возможность найти какое-то более или менее разумное и логичное объяснение происходящему, но после событий прошедшей ночи любые размышления стали бессмысленными – ну и ковбой Мальборо, распростертый на прозекторском столе в Бюро судебно-медицинской экспертизы города Ленинграда, стал, что называется, вишенкой на торте, последней каплей, прорвавшей и без того трещавшие по всем швам плотины рассудка. Я как будто оказался в некоей смысловой сингулярности, точке, где не действует ни один закон логики и где невозможно делать прогнозы.

Я мог вернуться на работу, обсудить с полковником Макаровым результаты экспертиз и решить, что со всем этим делать и что завтра докладывать генералу; созвониться с Кардиналом, договориться о встрече, чтобы показать ему первые варианты наших рапортов и спросить, что его загадочное 22-е управление надеется отыскать в изъятой «семерке» и какие соображения есть у его экспертов относительно тела мертвого «американца». Мог прокатиться на Розенштейна и осмотреть пустой дом, где скрылась «артистка», просто так, для очистки сыскной совести, потому как разум подсказывал, что никаких ответов я там не найду. Еще можно было позвонить Саше, пригласить встретиться и вместе куда-нибудь сходить на неделе – об этом я размышлял дольше всего, примерно минуту, но потом отказался и от этой затеи. Мне хотелось есть, спать и чтобы меня хотя бы ненадолго оставили все в покое, так что я просто отогнал уставшую «копейку» к управлению, сдал ключи, пистолет и отправился на метро к дому.

Во дворе было спокойно и тихо. День медленно клонился к вечеру. Разогретое сизое небо разливало сонный жар. Тонкие понурые деревца вдоль дорожки смирно стояли парами, как приютские дети на прогулке. Какой-то мальчик, которого родители слишком рано привезли в город с дачи, маялся в одиночестве на детской площадке.

Я вошел в парадную, поднялся в лифте на седьмой этаж и позвонил. Дверь открыла мама. Она была какой-то встревоженной и растерянно улыбалась.

– Ой, Витенька, – сказала она. – А что же ты не предупредил, что к тебе друзья придут? Я бы приготовила что-нибудь, а так у меня только щи вчерашние, хорошо еще, что перцы с воскресенья остались.

На коврике у порога стояли две пары обуви: довольно поношенные летние мужские ботинки и маленькие женские босоножки на высокой массивной платформе.

Я пожалел, что оставил табельный пистолет на работе.

– Где папа? – спросил я.

– Так он на кухне, – мама махнула полотенцем. – Проходи, тебя ждут.

Я не спеша разулся, стараясь собраться с мыслями, сунул ноги в домашние тапочки и прошел. Отец сидел за столом, сложив на коленях руки, и настороженно смотрел перед собой. Он повернулся, увидел меня и, как мне показалось, вздохнул с облегчением.

– Здравствуй, сынок. Вот, твоих гостей принимаем.