Горизонтальная война – снимая маски (СИ)

— Нет... — я вспомнила ледяной взгляд сына маминой подруги. — Ни за что. Он же чудовище. Постоянно меня задирает, унижает, смеётся... — слова рвались наружу одно за другим, не давая мне передышки.

— Я тебя и спрашивать не стану, — отмахнулась мать, прикладывая ладонь колбу, будто мигренью мучилась. — Я всё решила давным-давно, главное, что ему нравишься ты...

— Мелания? С вами всё хорошо?

— А? Что? — я посмотрела на врача и вздрогнула. — Я вспомнила.

— Что именно? — он наклонился чуть вперёд, с интересом следя за моим лицом.

— У знакомой девушки из моего прошлого были такие же волосы как у вас. Редкий цвет.

— Ах, это, — Андрей Кириллович рассмеялся, вороша пряди. — Это фамильная ценность. У моей мамы были очень красивые рыжие волосы.

— А почему были?

— Она умерла много лет назад, — просто ответил он.

— Простите.

— Нет, ничего, я всё равно не мог ей помочь. Давайте поговорим о вас, Мелания. Расскажите об этом дне, что запомнилось сильнее всего?

— Собака, — я смяла пустую пачку из-под сока и швырнула в урну. — На день рождения мне подарили щенка хаски, но отец вернул её дарителю.

— Почему? — врач снова сделал пометку и качнул ногой.

— Мать ненавидела животных, а отец не хотел с ней ругаться. Впрочем, это всё равно щенку не помогло.

— Не помогло? — Андрей Кириллович кашлянул и повернулся боком, отчего его лицо полностью утонуло в тени.

— Нет. Она погибла в тот же день.

— Этот щенок был вам дорог? Как он погиб?

— Да... нет... я не помню... — при попытке воскресить в памяти дальнейшие события, голова просто взорвалась болью. Съехав по подушкам на простынь, я завыла и сжалась в комок.

— Мелания! — врач подскочил и отлепил мои руки от головы, заглядывая в лицо. — Что с вами?!

Обернувшись, я наткнулась на карамельные глаза, смотревшие с неподдельной тревогой. Рука сама потянулась к лицу Андрея Кирилловича.

— Саша... — я провела большим пальцем по его щеке и заплакала. — Саша! Саша! Саша!

— Мелания, прошу вас, успокойтесь, — врач старался остановить нарастающую истерику, но без толку.

Перед моими глазами стояли оранжевые языки пламени, и запах горелого мяса заполнил весь нос. Меня подбросило вверх.

Взрыв. Саша. Щенок.

— Саша! — заорала я во всё горло, и забилась на кровати как пойманная птица. — Саша! — новый крик взрезал воздух в палате, и ударил по моим же барабанным перепонкам. — Саша!..

…

— Два кубика аминазина в вену, быстро! — лечащий врач Мелании стремительно вошёл в палату и сев рядом, прижал ей руки. Вбежавшая следом медсестра суетливо вскрыла ампулы, смешивая лекарство, и встала рядом, не зная, с какой стороны подойти. — Роман Владимирович, чего вы стоите?! Держите её за ноги! К тому же, — мужчина повернулся к психотерапевту и осуждающе покачал головой, — я ведь просил вас не делать этого. У девочки полнейшая каша в голове, мозг блокирует воспоминания, которые хоть как-то могут навредить. Вероятно, она и не сможет ничего вспомнить, не насилуйте её.

— Я принял меры предосторожности, — «психотерапевт» отпустил обмякшую Меланию, и отошёл в тень, помахивая блокнотом. — Представился другим именем, постарался не открывать лица. Да и не узнает она меня спустя столько времени, а вот воспоминания мне её очень нужны. От них зависит успех операции. Мелания была там, когда взорвался дом, и могла видеть преступника.

— Наймите профессионала, — простонал врач, с сожалением смотря на бледную пациентку.

— Невозможно. Врачебная этика не позволит ему рассказать о том, что она вспомнит, да и допускать лишних людей не хочу. Вы здесь только потому, что были врачом нашей семьи, я вам верю. Всем остальным — нет.

— Тогда действуйте деликатнее! — не выдержал врач. — Вы же знаете, что с ней произошло, неужели, совсем не жаль?

— Для жалости, Богдан Игоревич нет места. У нас каждая минута на счету. Что показало последнее обследование?

— Физически она почти здорова, но из-за проблем вот здесь, — доктор постучал указательным пальцем себе по лбу, — девочка совсем себя истощила. Мы даём витамины и глюкозу, но нормальная пища просто необходима. Если она не начнёт есть, то начнётся анорексия. Никогда не понимал, как женщины справляются с этим... — добавил он тихо и вздохнул.

В глазах Иннокентия Васильевича была тоска. В любой молоденькой женщине он видел своих дорогих внучек, и каждый раз, имея дело с подобными случаями, сломя голову нёсся домой, чтобы обнять и прижать к себе девочек. И будь его воля, он бы лично лишал этих тварей возможности причинять подобную боль.

— Последствия... — Роман Владимирович помолчал, подбирая слова, — заточения и аварии будут?