Горизонты

Я отвез в паровое поле три воза и возвращался обратно порожняком. Увлекшись работой, забыл о затмении. И вдруг, проезжая яровым полем, заметил, что вокруг меня происходит что-то необычное. Неожиданно стало сумеречно, картофельная ботва на поле как-то сразу пожухла, почернела. Даже Рыжко заметил изменения в природе, остановился и начал прядать ушами.

Теперь-то я вспомнил о затмении. Глянул на небо. Солнце походило на большое желто-багровое яблоко. Оно норовило нырнуть за какое-то круглое облачко, висевшее рядом. Облачко было небольшое, в желто-кровяных подтеках. Я спрыгнул с лошади, тронул рукой картофельную ботву. Она была по-прежнему высокой и сочной, только изменила цвет. Ее как бы схватил ранний мороз. Это так мне казалось. И я, подняв руки вверх, закричал:

— Солнышко, не уходи, солнышко-о-о!..

А облачко уже закрыло солнце, кругом стало еще сумрачнее. Испугавшись, я поднялся на фыркавшую лошадь и, подстегнув ее, поскакал в деревню. Бабушка уже была на улице с затемненным стеклом.

— Солнышко-то, господь с ним, смотри-кось, — испуганно крестилась она. — Не оборвалось бы, думаю…

— Это ненадолго, — вдруг расхрабрившись, сказал я и, взяв темное стекло, глянул на багровое пятно, в котором светлым ядрышком проглядывало солнце. А сам подумал: и впрямь, не случилось бы чего с ним?

— Поезжай-ка, да сразу в хлев, там лучше отсидишься! — сказала бабушка и, исподлобья глядя на солнце, прошептала: — Господи, спаси и сохрани нас грешных… Куда же без солнца-то…

Мужики тоже вышли на улицу и разглядывали солнце, пользуясь по очереди Олиным стеклом.

Спустя полчаса я выехал из хлева с новым возом. На улице, как и поутру, было весело, солнце по-прежнему свободно гуляло в небесной лазури, трава, деревья, кустарники были такие же, как и раньше.

— Попугало оно нас да и только, — ухмыляясь, сказал Яков Бессолов и взялся за табак. — Вези с собой Клавдию. Скажи, что обедать пора, — наказал он мне.

Работали мы два дня с лишком. И отчим опять задумался о постройке моста. Мы частенько ходили к курье. Главное, говорил отчим, надо выбрать подходящее место, чтобы курейка была у́же и мельче. Вскоре отчим взял у Оли дубас и, посадив меня в корму, поехал изучать курью. Он плыл и измерял глубину шестом, а я с удовольствием наблюдал за тем, как наше суденышко раздвигало темно-зеленый хвощ. Он был ровный-ровный, точно-подстриженный. Среди хвоща я приметил бабушкин троелисток. А потом мы выплыли на чистое, не заросшее хвощом место, украшенное празднично белыми кувшинками. Я знал, что белоснежные цветки кувшинок раскрываются только на день. Рядом с ними плавали большие сердцевидные листья на длинных, мягких черешках. Листья сверху темно-зеленые, а снизу будто подбиты красно-фиолетовым сукном. Я принялся рвать кувшинки. Черешки у них крепкие, как веревки. Уцепишься рукой за черешок, потянешь, — смотришь, и дубас остановился. Но отчим не замечает этого, он делает свое дело — исследует дно.

— Вот за «петушками» и будем строить, — сказал наконец он. — Метра полтора тут воды-то. В других местах глубже.

Строить мост отчим решил в какой-то летний праздник: иначе, мол, свободного дня не выберешь. В праздники девушки и парни собирались обычно на Плясунец — зеленую лужайку под Столбом — и там отдыхали: водили хороводы, плясали, пели. Без нас, ребятишек, ни одно гулянье на Плясунце не обходилось. Мы с Колей сидим, бывало, на горочке и смотрим, как гуляют наши, купавские.

Девушки у нас самые красивые и нарядные. И Оля-гармонист не уступит никому.

Придет время, и мы тут будем топать каблуками не хуже других. Давно ли вон Володя, второй бессоловский парень, бегал с нами, а теперь тоже к плясунам пристраивается. Скоро дойдет пора и до нас с Колей…

Отчим пригласил односельчан строить мост. Те отказались: одни навоз уже вывезли, а о будущем годе еще и думать не хотят, у других полосы лежат ближе к реке, чем к курье, мала, дескать, выгода.

Но отчим от своей затеи не отступился.

Утром мы поехали к реке за ивняком, чтобы заглушить горловину, — как говорил отчим, создать крепкое основание. Привезли к курье три воза. Ивняк связали в пучки и уложили на дно горловины, в том самом месте, где мельче.

— Теперь будем засыпать землей, — стоя по колено в воде, сказал отчим. — И песок рядом. Угора нам хватит.

И мы вдвоем принялись за работу. Нагрузим телегу песком и везем его к курье. Свалим песок и за новым возом едем.

Дело было нелегкое, но все же мы подвигались вперед, к противоположному берегу.

Отчим сбросил с головы картуз, расстегнул ворот рубахи и, обливаясь потом, работал как вол. Ему хотелось доказать односельчанам, что при желании все можно сделать.

И вот наступил тот момент, когда уже можно было перейти за курью сухой ногой.

— Ну а теперь отдыхай, иди на Плясунец, — сказал мне отчим.

Любуясь нашим мостом, я хладнокровно махнул рукой:

— Еще будет не один Плясунец…

— И то верно, — согласился отчим. — Давай-ка еще подкинем возик-другой…

31

Однажды мать собралась в церковь и взяла меня с собой. Я обрадовался: заодно побываю на базаре, зайду в Нардом и возьму какую-нибудь интересную книжку.