Как считает Пигафетта, Магеллан прилагал все усилия, чтобы облегчить страдания своих спутников, но часто ему не оставалось ничего иного, как следить за сохранностью наследства умерших. Если мы сейчас развернем карту Океании и восстановим путь флотилии Магеллана, то в полной мере убедимся в том, что в Тихом океане над ней тяготел злой рок: в то время как все новые и новые жертвы цинги зашивались в парусину и предавались морю, корабли проплывали совсем недалеко от берегов сотен плодороднейших островов, и ни один из них так и не был замечен. Не ясно, какие цели преследовал адмирал, когда он вместо того, чтобы плыть в западном направлении прямо на Молукки, пересек экватор, следуя северо-западным курсом. Изучение записок Пигафетты тоже не проясняет ситуацию, ибо всегда, когда речь заходит о делах навигационных или географических, его описания очень запутанны. В феврале встречается упоминание о том, что Магеллан следует к мысу Катикара. Имеется в виду мыс Каттигара в «Золотом Херсонесе», то есть на полуострове Малакка, который космографы того времени, находившиеся под влиянием географических представлений Птолемея, располагали на восьмом с половиной градусе южной широты. Мало вероятно, что Магеллан выбрал именно эту цель после того, как он уже пересек экватор. Скорее, он предполагал найти какую-нибудь восточноазиатскую гавань, чтобы там привести в порядок корабли и дать отдых экипажу. Ведь нельзя исключать появления враждебно настроенных португальцев, и надо иметь силы и возможность в случае конфликта дать им отпор. Своим спутникам он объявил, что будто бы имеет сведения о том, что на Молукках невозможно пополнить запасы провизии.
В момент крайнего напряжения и жесточайших лишений, 6 марта 1521 года, флотилия достигла группы островов, один только вид которых должен был произвести на изможденных, покрытых язвами моряков впечатление райской обители: хижины на сваях и лодки на берегу говорили о присутствии людей, возможно даже гостеприимных, рощи кокосовых пальм обещали излечение от мук цинги. Среди жителей островов тоже проснулось любопытство: «Капитан-генерал намеревался было сделать стоянку около большого острова [определенно Гуам из группы Марианских островов], чтобы запастись свежей водой, но он не мог выполнить своего намерения, потому что жители этого острова забирались на корабли и крали там все, что было под руками, мы же не могли защититься от них. Наши решили было уже спустить паруса и высадиться на берег, но туземцы весьма ловко похитили у нас небольшую лодку, прикрепленную к корме флагманского судна».
Не совсем ясно, чем закончилась эта первая встреча европейцев с океанийцами. Хронист Эррера сообщает, что пришлось пустить в ход пушки и убить многих островитян, прежде чем остальные убрались восвояси. Пигафеттани о чем подобном не рассказывает или не хочет рассказывать, а описывает только внешность и обычаи местных жителей. Они достаточно высокого роста, имеют темную кожу, длинные черные волосы, которые кое-кто завязывает узлом на макушке. Одежды они носят ровно столько, сколько требуется в экваториальном климате: маленькие фартучки, плетеные из пальмовых листьев; только женщины обматываются еще и набедренной повязкой. Пигафетта заметил у островитян выкрашенные в красный или черный цвет зубы
Лодка с балансиром с Марианских островов. Рисунок, помещенный в одном из первых изданий записок Пигафетты
и решил, что это делается для красоты. На близких Филиппинах он еще не раз сможет увидеть такое «украшение», вызванное постоянным жеванием листьев бетеля. В наибольший восторг его привели местные лодки с балансиром, их, как он считает, граничащие с чудом скоростные и маневренные качества. Пигафетта с изумлением констатирует, что европейцы, обогнув половину Земли, вновь встретились с латинским парусом. Это обстоятельство произвело на испанцев глубокое впечатление, и за архипелагом наряду с названием Разбойничьи острова долгое время сохранялось название-острова Латинских парусов.
Не будем упрекать европейцев за то, что их интерес не ограничивался только знакомством с этнографическими редкостями. Они требовали питьевую воду, провизию и украденную лодку. Предосудительно однако то, что ни им, ни другим мореплавателям, которые в течение будущих двухсот лет последуют проложенным маршрутом, даже не приходила в голову мысль о возможности совершенно разного отношения к понятию частной собственности в Южном море и в Европе. Напротив, они во всем видели только «бандитскую гнусность» и приняли жестокие меры. 7 марта в предрассветных сумерках Магеллан приказал подплыть к тому месту, где, как ему казалось, находилась украденная лодка, и сошел на берег с отрядом вооруженных людей.