Горизонты (ЛП)

— Блекджек! Держи! — крикнул П-21, поднося к моим губам исцеляющее зелье. Я с жадностью выпила его до дна, затем закашлялась и задышала немного медленней. Хех… Вкуса зелья я не почувствовала совсем.

— Как ты смогла не взорваться? Я полагала, что ты должна будешь взорваться, оказавшись в вакууме, — спросила Скотч Тейп, голос которой звучал слегка разочарованно.

— Прости что не оправдала твоих расчетов, — сказала я, разрабатывая свой язык и закоченевшее, раздутое тело. Что-то не так с моим языком? Я не хотела утратить возможность вновь попробовать Засахаренные Яблочные Б… блин, П-21… Я медленно поднялась на ноги и стянула свою поврежденную броню. Рампейдж практически разодрала её на куски. Проклятье, мне повезло, что раньше она была на моей стороне. Мы подошли к окну и посмотрели наружу, ища её.

— Где же Рампейдж? — спросил П-21. Я ощутила дрожь страха. Она не лежала, как должна была там, где мы взбаламутили лунную пыль.

На фоне громкого хлопка и порыва ветра, мне прямо в лицо взорвалось окно, и Рампейдж вцепились в ковёр копытами прежде, чем её утянуло назад. Из-за всё ещё кружащейся после собственного возвращения головы, я не сумела вовремя ухватиться за что-нибудь, и вырывающийся наружу воздух швырнул меня в светящиеся объятья Рампейдж. Бросившись на пол, Скотч Тейп и П-21 вклинились между полом и стеной прежде сдуло ещё и их. Рухнувшая поверх окна стальная заслонка прекратила утечку воздуха.

— Отпепперминти это, — прошипела Рампейдж, глаза которой налились кровью и выпучились, начав сжимать объятья, и покрывавший её лунный гравий начал стекать на меня.

У меня не осталось ни каких уловок. А затем, появившийся рядом П-21, размахивающий стволом Аргумента как дубиной, принялся охаживать её им по лицу, издавая при этом громкий шум, в котором слышалось «Бум» и «Бам».

— Ай! Ай! Прекрати! Отвянь! — вопила она, ослабляя свои удушающие объятья, и поднимая ногу, чтобы отражать беспорядочные взмахи.

Скотч Тейп, прибежавшая с вывеской, которая раньше весела под потолком, обмотала её вокруг лица Рампейдж, и туго затянула. Подняв накопытный коготь, она полосонула им по материи, прорезая в ней дыру. П-21 выстрелил ей гранатой прямо в лицо, от удара воздух наполнился отдающимся эхом треском, а сама она зашаталась, и мне удалось вырваться из захвата. Предположив, что П-21 зарядил учебную гранату, как это было с Легатом, я повернулась. Я могла вновь выстрелить ей в голову, но с меня этого было уже достаточно.

Разорвав вывеску надвое, Рампейдж посмотрела мне прямо в глаза. Наклонившись вперёд, я прижала к её лбу свой покрытый лунным камнем рог.

— Нет, вот это — Пепперминт! — прошипела я. Без реколлектора, у неё не были ни какой возможности пережить воспоминания в шаре памяти.

Поэтому я дала ей свои воспоминания, перемещая их одно за другим прямо ей в мозг. Это было всё равно, что вылить на тлеющие угли кружку огнемётного топлива. Когда воспоминания вошли в её сознание, они подожгли и всё остальное. Вообще-то, у кобылки было не так уж и много воспоминаний, тем более они были погребены под всем тем, что она пережила с того момента, как вышла в Пустоши. Однако, «не так уж и много» не означает — «совсем ничего», и внезапно это простое короткое воспоминание потянуло за собой другие, находящиеся в ней отрывки, лежавшие до этого тусклыми и затенёнными в глубинах её разума. Шуджаа, катающая её на спине. Твист, пекущая шестислойный торт ко дню её рождения. Вышеупомянутый торт, рухнувший подобно подрубленному дереву, когда Пепперминт попыталась съесть сначала самый нижний слой (Да и кто будет о нём горевать? В конце-то концов, это же был самый нижний слой.) И десятки других. Воспоминания, мысли, и эмоции кобылки в том, что являлась самой сутью Рампейдж, вспыхнули, и этот пожар быстро распространился по тернистым глубинам её разума.

— Нет! — Отпустив меня, всхлипывающая Рампейдж упала на бок, сжимая голову и извиваясь, как будто это причиняло ей физическую боль. Отползя со всей поспешностью назад, я прилегла отдохнуть, наблюдая за метающейся, как будто бы в каком-то эпилептическом припадке, бронированной кобылой. Скребя голову когтями, она будто пыталась вытащить из неё воспоминания, и терпя в этом не удачу, разрезала и разрывала ковёр на полу. Судорожно рыдая, она, в конечном итоге, замерла, скорчившись на боку, её кровь и слёзы перемешивались с покрывающей её искрящейся лунной пылью, и обрывками ковра, что парили в воздухе подобно перьям.

— Она хотела, чтобы я жила. Мамочки умирают ради своих деток. Но не я. Мамочка, я убила своего жеребёнка. Я убила её, — с трудом произнесла она, сквозь беспомощные всхлипы. Я медленно подошла к ней, пока она бормотала: — Мамочка, прости. Мне так жаль.

Опустившись на колени, я нежно её погладила.

— Тише… Тише… Всё в порядке, Пепперминт.