Горизонты нашей мечты

Капитан Переслет Причуда бросил короткий взгляд на расположенный у левого колена миниатюрный экран со скучающим лицом диспетчера, на всякий случай на глаз прикинул расстояние до хвоста стоящего впереди самолета и принялся просматривать панель диагностики самолета. Собственно, он занимался глупостями. Сейчас его участие в рутинных процедурах было простой формальностью, а обмен репликами с диспетчерской — пустым сотрясением воздуха, лишь подтверждающим уже свершившиеся факты. Все равно и система навигации аэропорта, и бортовые системы самолета от начала и до конца управлялись искинами. Компьютеры вполне самостоятельно могли рулить самолетом на земле и в небе, поднимать его в воздух и возвращать на землю. Лишь две причины заставляли авиакомпании тратиться на живых пилотов на борту самолета и живых диспетчеров в диспетчерской: традиционное недоверие людей к компьютерам и требования профсоюзов. Пятьдесят лет назад авиалайнер вели трое: два пилота и бортинженер. Тридцать лет назад, когда Переслет еще только начинал летать, бортинженера сократили за ненадобностью: самолеты стали слишком сложными, и бездушные компьютеры вытеснили человека из заднего кресла. Пятнадцать лет назад схватку с искинами и спутниковыми системами навигации проиграл и второй пилот. А сегодня и сам Переслет поднимался на борт лишь по причинам, не имеющим к технике никакого отношения.

В последние годы капитан воздушного судна все более остро ощущал свою ненужность. Он скрупулезно следовал утвержденным процедурам, каждый раз перед взлетом тщательно выполнял предписанные уставом и инструкциями проверки, а в полете не расслаблялся ни на секунду, постоянно готовый перехватить у автопилота управление. Ежегодно он проводил сотни часов в виртуальности, отрабатывая самые разные сценарии полетов и нештатных ситуаций — отказ двигателя на взлете, фронтальная гроза, посадка по приборам вслепую или при низкой видимости… Но его ни на мгновение не оставляла мысль, что из высококлассного профессионала он превратился в фигляра. В шута горохового, чьей единственной целью является успокаивать публику в салоне за его спиной самим фактом своего присутствия. С тем же успехом можно нарядить в форму и сунуть в кресло пилота дрессированную обезьяну из цирка. Но что делать? В пятьдесят три года ему некуда уйти, останется только сесть на пособие по безработице. Неквалифицированный работник никому не нужен, а квалификацию в его возрасте взять неоткуда.

Да и квалифицированные работники, положа руку на сердце, требуются все меньше и меньше. Профсоюзы рвут и мечут, устраивают акции протеста и забастовки, но и они не в силах отменить неумолимый факт: люди — не нужны. Компьютеры и роботы в состоянии выполнить любую работу ничуть не хуже, а с тех пор, как в широкий обиход вошли чоки, надобность в живых работниках практически отпала. Средний возраст пилотов в гражданской авиации уже неуклонно приближается к сорока пяти. Уход означает жизнь на пособие — или на пенсию, до которой Переслету оставалось чуть больше полутора лет и на которую, вполне возможно, его отправят до срока. И даже не в деньгах дело: если он уйдет, он навсегда потеряет возможность ощутить себя огромной двухсоттонной машиной, вопреки всем законам природы парящей в воздухе высоко над землей. Навсегда утратит ощущение удовлетворения своей работой, что возникает после очередной посадки…

И еще нужно радоваться, что он не диспетчер. Еще пять лет назад руление, взлет, посадку, круг и прочие диспетчерские службы слили в единый Контроль. Слили, сократив девяносто процентов персонала несмотря на объявленную профсоюзами забастовку в масштабе всей страны. И правительство настояло-таки на своем. Возможно, потому, что, как ни горько признавать, летать под управлением искинов оказалось куда безопаснее. Во всяком случае, по вине диспетчеров с тех пор не случилось ни одного инцидента, даже самого мелкого. И в один не такой уж далекий день безлюдность диспетчерских станет нарушаться разве что дежурным техником, а авиалайнеры полностью лишатся пилотских кабин, как уже лишились их железнодорожные локомотивы.

Да, остается лишь радоваться массовым стереотипам. Как радуются, например, медсестры. Чоки могли бы вытеснить их из больниц и клиник уже пятнадцать лет назад: они не брезгливы, не устают, не засыпают на дежурстве и даже уколы ставят куда лучше, чем живые люди. Но неожиданно тонко проведенная профсоюзом медработников агитационная кампания привела к тому, что три четверти пациентов до сих пор впадают в истерику при одной мысли, что ночью в палату к ним явится на помощь киборг, а не человек. "Простое человеческое сочувствие не заменить никакой компьютерной программой", как же. Можно подумать, много от молодой вертихвостки в белом халате дождешься сочувствия! Остается только надеяться, что аналогичная пропаганда летных профсоюзов окажется не менее эффективной.