Горькая новь

Он долго и подробно обо всём расспрашивал, написал мне пропуск и сказал, чтобы ехал прямо домой ни куда не заезжая. Конь Белкина, на котором я приехал, был рослый удалой. Когда я вышел от Колесникова, его уже отвязал и собирался садиться какой - то вояка. На месте моего коня была привязана тощая кобыла. Я подскочил и выхватил у него повод. Разбойник обернулся и угрожающе стал на меня надвигаться. Показывая пропуск, я сказал, что сейчас пойду и пожалуюсь Лариону Васильевичу. Это подействовало. По дороге к дому меня ещё несколько раз останавливали вооруженные всадники, но пропуск работал безотказно. Опись имущества я, естественно провести не смог. Зачем приезжал, рассказал только отцу. Двое суток просидел не выходя на улицу. Деревенская молодёжь за долгие годы этой карусели уже привыкла, и многие разгуливали на улице, но я выходить боялся. Наконец перед рассветом третей ночи Колесников ушёл со своим отрядом в верх по Аную.. Утром отец отправился в сельревком, чтобы узнать обстановку, вернувшись подтвердил, что отряд ушёл весь. Захватив пакеты от председателя, я через два часа уже был в Солонешном. В волость как раз прибывала пешая воинская рота, командиром помнится, был некто Калнин. Обогревшись на квартире, пошёл в ревком. Начальство обо всём дотошно расспрашивало, наверное, больше часа. Потом в отделе надо мной ещё долго подтрунивали, как я так сплоховал, не провёл описи имущества со слов самого хозяина.

В коридоре громкий спор, это уже в который раз сцепились Егоров с дедом Хромовым. Дед был въедливый и на этот раз он прицепился к рыжей дохе Егорова.

- Ведь доха - то Абламского, он ткнул пальцем в бок Егорова. - Да если б только доха, мог бы и тулупы Метлиных ещё одеть.

- Заткнись ты, контра, а то сейчас пошлю за милицией!

- Пошли, пошли, милок, да за одно и расскажи, где ты там дома положил выделанные чернёные шкуры, да два воза Красковой пшеницы, да про фляги с мёдом не забудь сказать, которые ты увёз со склада.

- Ранкс, пошлите за начальником милиции, надо арестовать эту контру.

- Хоть за Лениным посылай, притащил сюда целый табор баб и ни кто не работает, а все жрёте мужичье, - не унимался дед. Вышел в коридор Александров,

- Михаил Иванович, зачем вы связываетесь со старым калекой?

- Как зачем? Он будет меня принародно оскорблять, а я должен молчать.

- Ах, его оскорбили, - заверещал дед, - а ведь все знают, что о нем говорят сельские председатели, он не лучше карателя Тимки. Метелили тебя мужики, но жаль отобрали, надо было в прорубь спустить.

- Хромов, угомонись, вот не из тучи гром, заругался секретарь волпарткома.

Мы, работники отделов, прилежно писали, припадая ухом к столу, сквозь распахнутые двери слушали эту перебранку и удивлялись дедовой смелости. Начальство все - таки сочло разумным перевести Егорова в другую волость с повышением по службе. Через неделю он со всем семейством, большим табором на десяти подводах, уехал и увёз много разного чужого добра. Дальше дедовских разговоров дело не пошло.

Воинская часть, как всегда, была распределена по многострадальным солонешенским квартирам. Размещали их по два, четыре человека, вся кормёжка легла на плечи селян. А где взять? Всё поглотила развёрстка. Многие хозяйки идут с жалобами в ревком, отказываются кормить этих жеребцов. Штаб военных расположился у Минея Сафронова. Для их передвижения требовалось много санных подвод, набирали их несколько суток. А пока Колесникова преследовать некому.

У взрослых горе, заботы, да слёзы. А у молодых хиханьки, да хаханьки. По вечерам в народном доме танцы и пляски с музыкой да песнями. Каждый вечер там полно солдат. С их затейливостью и художественными дарованиями, они быстро заводили дружбу с молодёжью. Наконец для военных набрали достаточное количество транспорта, на площади состоялись торжественные и пышные проводы, обменивались объятиями и рукопожатиями, говорили громкие напутственные слова. Далеко разносились девичьи песни. К вечеру отряд перекочевал в Тележиху. В село приехали замёрзшие, посиневшие, валенки стучат, шинели коробом. Прибежавшая вперёд разведка осторожно следовала вдоль села, просматривая каждый закоулок и спрашивая встречных о банде. Военное начальство потребовало расселить солдат по квартирам и хорошо накормить. Дежурные повели их в разные концы. Начали размещать в дома по речке Тележихе, потом в верхнем краю до Колупаевых и большую часть в нижнем краю от речки до паскотины. Штаб расположен в двухэтажном доме Николая Зуева. На балконе и у дверей поставили охрану. В квартирах солдат усаживали на печки, чтобы обогрелись. Поужинав, вповалку ложились спать. В больших домах было поставлено по десять двенадцать человек, как, например, у Непомнещева, Абатурова, Шмакова. На окраинах, как водится, выставили посты. Разъезды часто подъезжали к ревкому, всадники заходили погреться. Дежурившие там девчонки между собой перешмыгивались и перемигивались, кося глаза на военных.

* * *