Горькая новь

Полки Горной дивизии, ободренные победами, двигались на последний штурм казачьей цитадели - Чарышского. Надо отметить, что здесь все села были тогда заняты казаками и дружинниками. В их рядах чувствовалась уже расхлябанность, свою злобу от поражения они вымещали на мирных жителях, порки и расстрелы не прекращались. Пополненные новыми людьми из разных деревень партизаны шли с уверенностью одержать победу и Новый год отпраздновать в Чарышском.

Плохо только одно - накатили лютые морозы. У лошадей смерзались ноздри, у людей сплошь обморожены лица. Казаки тоже готовились встретить новый, двадцатый год, в кругу семьи и друзей, с поднятым в руке бокалом, с громогласным тостом за правое дело, а вот у кого оно было правое, ни кто не знал ни белые ни красные.

Десятитысячная партизанская армия катилась вперёд, полки шли дорогой, шли рекой, шли по целине, пробивая метровый снег. От наступающих бежали, уже изрядно потрепанные казачьи сотни. Бежали вместе с ними белодружинники. Многие охлюпкой и даже на некоторых лошадях по два всадника. Как не стращал урядник Менщиков своих станичников и дружинников, ничто не помогало, всех охватил панический страх, да и сам урядник боялся и так же гнал бы в первых рядах, но ему нельзя. Хорунджий приказал остаться и держать оборону, а сам уже две недели как уехал в Чарышск женить сына Петруху, на свадьбу в подарок увёз два воза всякого добра и свою купчиху, она хоть на выдру похожа, но очень богата. В Бащелаке он, как кот, больше валялся на перине с сухопарой Феничкой, а за него часто командовал урядник. Вот и вахмистр тоже хорош, гусь лапчатый, ежедневно пьян. Прикажет хозяйке квартиры принести ему чуть не ведёрный чайник медовухи, сам возьмёт в шкафу несколько стаканов, нальёт их дополна, расставит и командует: "Справа по одному!" - выпьет зараз всё и пойдёт куралесить. Один раз притащил кобеля, посадил его за стол, ну, собака есть собака, что было на столе, съела, а он стоял на вытяжку под козырёк и рапортовал.

- Ваше превосходительство мы с вами имеем родство по крови, вы бы мне дали крестик.

Хотел обнять, но кобель махнул в окно прямо со стола. Стекло вдребезги, а вахмистр ему вслед открыл стрельбу из нагана. Вот оно Христово воинство. Не стало дисциплины, а без неё разваливается армия. Многие дружинники разбегаются и, говорят, что идут с повинной к восставшим мужикам. Да долго ли так будет продолжаться? За что же русские бьют таких же русских? Кто столкнул их лбами? Не между собой надо было драться и убивать друг друга, а надо было в самом начале пресекать беззаконие в России. Надо было уничтожать главарей, рвущихся к власти с той и другой стороны. Подобные мысли проносились в голове урядника Ивана Менщикова. В натопленной квадратной комнате с закрытыми ставнями ходил из угла в угол Иван Алексеевич, нервничая, сам с собой разговаривал. - Почему же он должен тут сидеть и ждать смерти? Разве ему больше всех надо? Да и за кого же и за что он воюет? Ведь не все казаки дерутся с мужиками. Вон братья Пичугины ушли воевать против белых, Игнат в августе даже командовал Бащелакским фронтом. Зря я тогда не ушёл в партизанский отряд. Этим драконовым порядком с нагайками да расстрелами, вывели из терпения мужиков, вот они и вымещают всё зло на правых и виноватых. Пощады от них не жди. Ведь сам урядник, не пошёл бы убивать и пороть в какой - то деревне мужика, недовольного навязанной ему властью, не стал бы устанавливать жёсткие порядки - это было противно его характеру, но его заставили силой, потому что он казак, да к тому же ещё имел, хоть не большой, но чин. Провожая в полк, сильно плакала его жена Елеша, которую до своей смерти он так и звал. Как - то они там с дочкой, такой же красавицей, как и мать. Ведь она уже невеста, отбоя нет от поклонников - чубатых казачат. Горе им будет, если захватят Чарышск партизаны.