Горькая пилюля

Я выпрямилась. Может она была на свидание? От идеи дрожь облегчения и печали через меня. Пару месяцев назад я сказала ей, что она должна выйти из дома и начать встречаться с людьми. Она не протестовала так же сильно, как два года назад, когда я впервые упомянула об этом, два года назад. Тогда понятно, почему она была так одета, но почему тогда она не рассказала мне об этом?

Мой взгляд упал на фотографию нас троих: мамы, папы и меня, которая висела на стене напротив меня. Она была сделана в день моего окончания колледжа, всего за несколько лет до его смерти. Слезы жгли глаза. Я любила своего отца. Даже спустя столько времени, мне все еще не хватало его до тупой боли, которая казалось, никогда не уйдет. Он был любителем каламбуров, одного за другом, без передышки, бросая мне вызов – придумать следующий каламбур.

Когда он ушел в отставку с руководящей должности в кузнечном деле, он посвятил свое свободное время деревообработке, которую он всегда любил. В этом был мой папа: пах свежими опилками и заразительно смеялся.

Я вытерла лицо тыльной стороной ладони. Может быть, поэтому она не сказала мне. Несмотря на радость, что она тратит свое время, пытаясь найти кого-то, я все еще была расстроена.

Я должна поговорить с ней, попытаться это исправить. Только не сегодня.

Я переставила ноутбук себе на ноги. Я, наконец, закончила статью о Выставки Садоводов и отослала ее по электронной почте Максу. Ему даже близко не нравились электронные письма, в отличие письма в печатном виде. Я думаю, причина крылась в том, что он любил использовать свою красную ручку. Я не могла начать работу над историей Паркмюллер. Памятная статья была у меня в руках. Полное имя Трубет, кстати, было Гертруда Элизабет. Я бы тоже взяли имя Трубет. Это была история о продаже дома Паркмюллер. У меня было много интересных деталей - дом был набит ими и в углу: спрятана идея Лиз Мерритт о сокровищах. Тем не менее, мой мозг отказывался сосредоточится на том, чтобы написать параграфы. Слишком много вопросов и слишком много эмоций давили в тишине вечера в одиночестве.

Наконец, я поставила ноутбук на сундук из колледжа, который я использовала за место кофейного столика и вытащила блокнот с ручкой из сумки на полу рядом с диваном. Сочинительство на бумаге от руки, всегда было своего рода терапией. Иногда оно должно быть выражено в произвольной форме того, что я чувствовала, вместо того, что я должна была написать прежде, чем я могла я успеваю сойти со своего собственного пути. Время от времени это было очень сложно, особенно когда я была в колледже, но этого нельзя было избежать.

Итак, я начала список вещей, которые раздражали меня, вещей, которые не давали мне покоя. Убийство Дока Хеллеки. Макс отстранят меня от истории Хеллеки и другой его странный поступок – это необъяснимое появление в средней школе. Моя неспособность взяться и закончить историю Паркмюллер. Сообщение Джеффа вчера вечером и та часть, которую я не должна была услышать. Необъяснимое отсутствие моей матери во второй половине дня. Обвинение и слезы Челси Бристол на Выставке Садоводов.

Закончив, я уставилась на список. Не удивительно, что я не могла сосредоточиться. Я даже не знаю с чего начать. Наконец, я выбрала свою мать.

Она больна и беспокоит меня, уходит и не предупреждает, что-то от меня скрывает. Как обычно, не смотря на чувство вины, я чувствовала себя немного обиженной, затрачивая так много энергии беспокоясь, просто потому, что она отказывалась позаботиться о себе. Она могла получить помощь, психологическую помощь, но она отказалась. Потому что она не могла поверить, что в физическом плане, с ней все было в порядке. По крайне мере, не в той степени, в какой она предпочитала думать. Я должна была поговорить с ней. Сказать, что если она хочет просить меня остаться, что она и сделает, то ей придется пойти на некоторые уступки, хотя бы говорить мне что уходит, необязательно куда, если она собирается исчезать на полдня.

Джефф. Джефф может и дальше звонить и висеть на линии, сколько душе угодно. Он согласился на выплату алиментов. Нет, сейчас мне точно не нужны деньги, что вскользь вызывало у меня чувство вины. Пытаясь взять свои слова назад, он пытался воспользоваться мною. Спасибо ему большое, он достаточно наделал делов, пока мы были женаты. За деньги я бы не сняла его с крючка, и если он попытается увернуться от выплаты, я подам на него в суд. Худший кошмар Джеффри Майкла - общественное разбирательство. Если конечно, я немного не смягчусь, у него были причины спросить. Шесть месяцев чтобы пожить.