Горькая полынь. История одной картины

Козимо повел себя сдержаннее и легким намеком выразил надежду в том, что впредь ему не доведется выслушивать известие о повторном заключении ди Бернарди за решетку уже по другому обвинению. Эртемиза, думая в тот миг о словах Галилео, слегка вздрогнула, но по взгляду герцога сообразила об истинном подтексте его фразы.

— Благодарю вас, ваше высочество!

Он улыбнулся одними глазами, а его жена — одними губами, и Эртемиза ретировалась в поклоне, уже просчитывая следующий свой шаг в этой запутанной задаче. Усталости — ведь она за эти два дня совсем не отдохнула после путешествия из Венеции — не было и в помине. Усевшись в свою повозку, синьора Ломи наудачу двинулась в дому лечащего доктора вдовы Мариано, и ей повезло так, как не везло еще никогда в жизни: они столкнулись с Игнацио Бугардини прямо в дверях. Медик побледнел и покраснел, а потом снова побледнел, увидев ее, и нерешительно обернулся, ища глазами своего патрона.

— Я попросила бы вас задержаться, синьор Бугардини, — как и намеревалась — холодно, твердым и не терпящим возражений тоном — произнесла художница. — Синьор да Понтедра будет свидетелем нашего разговора. Не так ли, доктор?

Заинтригованный ее вступлением, пожилой врач вышел на веранду; к ним выглянула и седовласая донья Доротея, его супруга, но да Понтедра знаком велел жене уйти, и та без пререканий удалилась.

— А в чем дело, синьора Чентилеццки? — спросил он.

— Поверьте, мне крайне неловко разглашать подробности этой истории, но коль уж она затрагивает честь невиновного человека, то, по моему мнению, будет несправедливо умалчивать о бесчестном поступке того, кто его обвинял.

Бугардини понурился и свесил голову. Да Понтедра переводил взгляд с помощника на гостью. Кивком он дал понять, что готов выслушать ее рассказ, и когда она завершила повествование, только развел руками и сухо вымолвил: «Н-да…».

Сидя вкруг них, «страхолюды» Эртемизы глумливо захихикали.

— Да, я признаю, что человек, который приходил ко мне с угрозами, ограничился только ими и не бил меня ножом. Однако я готов поклясться, что видел тогда именно синьора Шеффре, — выдавил из себя Игнацио глухим голосом.

Эртемиза, которая, разумеется, не стала говорить им о своем участии в этом деле в роли непосредственного свидетеля, с трудом подавила ярость и еще более холодным и тихим тоном, развернувшись к нему, заговорила:

— От вас мне нужно только одно, синьор Бугардини. Ваш отъезд из Флоренции, а лучше — из Тосканы. У вас для этого имеется целых два основания: во-первых, после оправдания синьора ди Бернарди вам будет официально предъявлено обвинение в клевете, но не это беспокоит меня. Потому что, во-вторых, еще до того, как вас привлекут к суду, он потребует сатисфакции и, вне всяких сомнений, убьет вас на месте, чем сразу же поставит себя вне закона. Не думаю, что вы настолько ненавидите его, чтобы отомстить столь жертвенным способом, синьор. Я права?

— У меня и вовсе нет оснований ненавидеть его, но я уверен…

— Повторяю: вы не могли тогда видеть синьора Шеффре, и тому есть свидетели. Меня интересует одно: я могу заручиться уверенностью, что вы покинете пределы герцогства в ближайшее же время?

Наступило безмолвие. Да Понтедра удрученно ждал ответа помощника, молчала и Эртемиза.

— Да, — через силу сказал Бугардини.

— Это все, что я хотела услышать. Благодарю вас за участие, синьор да Понтедра, и простите за то, что мне пришлось говорить все эти вещи при вас.

Развернувшись на каблуках, Эртемиза отошла к повозке, села в нее и, только подъезжая к имению Мариано, поняла, что все ее тело колотит лихорадкой, а проделанного пути она совершенно не помнит. Даже если бы в дороге мимо нее провели африканского слона, выстрелили из громадной пушки или взлетели в небо подобно ангелам, синьора Ломи этого бы просто не заметила.

Абра вошла к ней в комнату на цыпочках, в страхе потревожить.

— Не спите? Я принесла вам питье, синьора.

Сидя в своем любимом кресле у окна, Эртемиза оглянулась на нее и еще плотнее охватила себя руками, как если бы сейчас стояла холодная зима. Служанка подала ей чашку, источавшую аромат мелиссы, и ненароком тронула ладонью хозяйкин лоб.

— Да вы ж совсем нездоровы! — ужаснулась она. — Горите вся!

Та с улыбкой прикрыла глаза:

— Господи, еще никогда в жизни мне не приходилось столько говорить…

Женщины засмеялись.

— Это ничего! — Абра весело подмигнула. — Вот умей я правильно складывать слова, так меня бы и просить было не нужно! Языком трепать — это же не картинки вырисовывать! Понравился вам отвар?

Только тут Эртемиза обнаружила, что чашка ее пуста:

— Ох, я и не распробовала…

Они снова расхохотались, но смех художницы вдруг перешел в судорожные рыдания. Абра молча обняла ее за голову и, гладя по волосам, прижала к располневшей груди. Слезы хлынули из глаз обеих и лились нескончаемым потоком, пока Эртемиза не ощутила плечом мягкий толчок, а потом — настойчивый трепет внутри живота служанки. И тогда ей стало легко, свободно, будто навалившийся на нее горб несчастий и невезения чудесным образом растаял.