Горькая полынь. История одной картины

По лицу Эртемизы скользнула едва уловимая тень, которую, быть может, успела заметить только Дженнаро, подглядывавшая за ними из-за спины доньи Беатриче: та любовалась работой ученика художника в свой лорнет и, целиком поглощенная этим занятием, не слышала ничего вокруг.

— Это Стиаттези, но, скорее всего, это имя ни о чем тебе не скажет…

— Он тоже художник?

Эртемиза неопределенно повела плечами и совсем уже тихо ответила:

— Он считает, что… да.

Ассанта снова закатилась хохотом:

— Узнаю малышку Ломи! Ох, прости, ведь теперь тебя следует величать синьорой Сти…

— Чентилеццки.

— Чентилеццки?!

— Да. Я воспользовалась первой частью фамилии дяди.

— Так значит, Аурелио снова вернулся во Флоренцию?

— Не совсем. Он бывает то здесь, то в Риме — наездами.

— Послушай, дорогая, но ты ведь совсем с тех пор не изменилась! У тебя нет детей?

— Две маленькие дочери, они погодки… И…

— Что? Ну же? — подзадоривала маркиза.

— И скоро будет кто-то третий.

— Милая, ты меня восхищаешь! Как только тебе удается все успевать! А что, вы уже знакомы с Софонисбой? Она когда-то учила живописи племянника Раймондо, который, между прочим, старше самого Раймондо.

Эртемиза приложила палец к губам и еще тише произнесла:

— Я жду решения из Академии. Возможно, в этот раз мне не откажут…

— Правда? Как замечательно!

— Да, но это если герцогиня Тосканская не откажет в протекции.

— Она не откажет!

— Я не знаю. Боюсь пока загадывать, слишком уж много раз все получалось неудачно…

— О, да вот и Раймондо!

Джен оглянулась. К ним по узкой искусственной тропинке, ведущей от фонтана к поляне с клумбами, где расположились художник и зрители, спускался роскошно одетый и очень красивый молодой мужчина. Его тщательно ухоженные темно-русые волосы длиною ниже лопаток наверняка были предметом зависти многих особ женского пола, равно как и улыбчивые серо-голубые глаза с густыми черными ресницами. Страусиные перья на шляпе вельможи плавно покачивались в такт походке и были в точности того же бирюзового оттенка, что и оторочка на костюме маркизы Антинори, как это было принято по правилам хорошего тона у модников из высшего света.

И тут девочка ощутила на себе взгляд, от которого ей стало не по себе, и взгляд этот принадлежал Эртемизе, которая, сжав запястье левой руки, внезапно посмотрела на нее. В ушах вместе с порывом прохладного ветра зашелестел вкрадчивый многоголосый шепот…

…«Измученная и больная, Этне сама разыскала Тэю в их укрытии. Она уже откуда-то знала о случившемся со Священной рощей, и сказала, что им нужно добраться до Изумрудного острова, где им помогут спрятаться. Однако сильная простуда, охватившая девушку, повредила их планам: не в силах более сопротивляться недугу, Этне слегла, и только чудом Тэе удалось довести ее до жилища одной одинокой доброй женщины из полуразоренного после восстания поселка.

Бывшая жрица дубравы металась в бреду, и так Тэа узнала все, что не вспомнила подруга наяву. Узнала о предательстве соотечественника. О страшной смерти Дайре. О болотах…

— Если продержится эту ночь, то выживет, — сказала их хозяйка, заботливо обтирая уксусом виски горящего лица больной.

И Тэа легла ночью на полу у постели Этне, чтобы до рассвета тревожно вслушиваться в дыхание сестры по несчастью. Это были самые страшные часы в жизни юной филиды. Под утро усталость сморила ее вязкой холодной дремотой, и вот сквозь зыбкий сон она услыхала вдруг собачий лай вдалеке, а потом — голос подруги: «Отчего ты спас меня?»

— Я в дружеском долгу у одного из твоих далеких предков, — ответил вкрадчивый шепот.

Тэа приоткрыла один глаз и увидела тень на стене над головою Этне, раскинувшейся от жара по постели. Рядом с мужским профилем виднелась тень от собачьей головы, и филида слышала прерывистое псовое дыхание у себя над ухом, но боялась пошевелиться, такой ужас охватил ее из-за увиденного.

— Тогда расскажи, — попросила его Этне.

Профиль улыбнулся, сделал плечами какое-то движение, после чего пес исчез из виду.

— Давно это было…

…Свора гончих снова взяла след и подняла благородного оленя. Пять дней беспрестанного бега по лесу, и вот наконец сегодня заветная цель так близка. Но — чу! — в отдалении слышится гул чужого рога и лай нездешней своры. Я знал, кто это, но не думал, что в охотничьем запале он совершит столь неблаговидный поступок.