Горькая полынь. История одной картины

Мы с нею спешились, чтобы напиться воды в старой дубраве. Ручей этот брал исток в моих владениях, но я не сразу вспомнил об этом, а когда мое истинное лицо отразилось в нем, было поздно. Рианнон вскрикнула, как зачарованная уставившись на моего двойника в воде, разительно отличавшегося от Пуйла по всем приметам. «Кто ты?» — спросила она, едва оправившись от изумления. Мне пришлось сказать ей свое настоящее имя, и она удерживала меня у ручья, умоляя подождать и дать насмотреться: «Я знала, что ты не из этого мира, но даже не ведала, насколько ты прекрасен, король Аннуина!» «Скоро вернется настоящий Пуйл, и мне хотелось бы, чтобы ты полюбила его, ибо он один из лучших среди смертных в своем благородстве. Моим подарком вам пусть станут три верных слуги. Двое из них будут охранять тебя повсюду, и через них ты сможешь передать мне весточку, если окажешься в затруднении. А силу третьего используй с умом и тоже лишь в крайнем случае». Я свистнул двоим совам, стерегущим нас на дереве, и протянул ей пастушью суму. В следующий раз мы увиделись много времени спустя — уже будучи женой короля Пуйла, она прислала ко мне своих телохранителей с просьбой о помощи, и те рассказали мне, как посредством третьего слуги она навлекла на себя проклятие отца, наложенное на них с мужем поименно. В моих силах было лишь уменьшить воздействие его слов ровно вполовину, и я отдал совам корень мандрагоры: «Она должна измельчить его, высыпать в вино и выпить. Немедленно». Однако этим я и достиг бы только части желаемого результата: проклятие было родовым и сильным, поэтому смерть явилась бы разоблачить обман, а также в течение семи лет завершить начатое. По прошествии же этого срока дитя Рианнон оказывалось уже вне опасности. И, призвав к себе слугу, из-за которого произошло несчастье, я сделал то, что должен был сделать с Гором… с Гориваллтом, наследником престола Диведа, сразу после его появления на свет.

— Вот потому я и вытащил тебя из трясины, праправнучка королевы Диведа, похожая на нее, как две капли воды. Мое имя будет хранить вас, но запомни: лишь наполовину. Остальное только в ваших силах.

Шепот прервался, и тень, сжавшись, пропала со стены.

Тэа проснулась и подскочила на соломенном тюфяке, чтобы увидеть, жива ли Этне. Утро уже пробивалось сквозь узкое окошко, освещая лицо спящей девушки. Испарина, выступившая у нее на лбу, была доброй вестью: этой ночью болезнь отступила.

А еще через несколько дней они продолжили свой долгий путь на Изумрудный остров»…

Донья Беатриче была смущена: великие герцоги Тосканские выражали признательность за ее воспитанника, хотя, кажется, сам мальчик готов был сейчас же куда-то сбежать и спрятаться, чему вдова Мариано не удивлялась, памятуя его застенчивость. В конце концов герцогиня Мария Магдалена вдруг обратилась к той молодой девушке, которая сначала все время находилась среди художников возле мольберта мастера Кристофано, а позднее о чем-то шепталась с маркизой Антинори, будучи с нею явно на дружеской ноге. Герцогиня Тосканская выразила пожелание, чтобы эта девушка, синьора Чентилеццки, написала для Палаццо Медичи портрет юного героя, и та без малейших колебаний согласилась, одарив Дженнаро цепким изучающим взглядом. Однако на этот раз вместо того чтобы смутиться, мальчуган ей… улыбнулся. Ассанта Антинори, засмеявшись, поаплодировала ему и своему мужу, помогая последнему приводить себя в порядок после неожиданно приключившейся скачки, а маркиз, приобняв мальчонку за плечи, дружески его встряхнул, чтобы приободрить.

— Отныне ты всегда желанный гость в Палаццо, и я хочу, чтобы тебя обучали те же педагоги, что обучают нашу семью, — сообщил Козимо и поглядел на сера Галилео, который охотно поклонился, принимая иносказательное распоряжение герцога.

Глава четвертая Загадочные убийства

В трактире стоял горький смрад, и даже многие завсегдатаи торопились поскорее уйти из этого адова местечка сегодня. Поговаривали, что жуткий запах гари возник здесь неспроста, и виной тому вовсе не подгоревший окорок, а недавняя ссора трактирщицы с мужем, из-за которой тот едва не устроил поджог.

— Смерти ищете, синьор Шеффре? — наклоняясь к самому уху кантора, сидящего за столиком в укромном углу заведения, поинтересовался пристав Никколо да Виенна. В противном случае он рисковал быть попросту не услышанным в жутком гаме.

Учитель музыки улыбнулся ему и кивнул на соседний табурет, но да Виенна запротестовал:

— Ну нет уж, увольте, сударь! Воистину, мне не понять, что вас вечно тянет в такие вертепы!

— Отсюда всегда удобно наблюдать, — Шеффре спокойно поворошил ножом в своей тарелке ужасного вида макароны, явно давно остывшие и слишком передержанные в кипятке; одно только успокоило Никколо: судя по всему, кантор даже не подносил ко рту ни их, ни то пойло, что стояло в его бокале на грязной нетесаной столешнице.

— Наблюдать? И за кем же вам понадобилось наблюдать, друг мой?

Пристав опасливо оглядел табурет и все-таки сел напротив Шеффре, стараясь ни к чему здесь больше не прикасаться даже краями одежды.