Горькая полынь моей памяти (СИ)

А Эле жалко было… Красота-то какая! За такие деньги платье в руки взять страшно, а на работу носить, чтобы шваброй махать – и вовсе глупость несусветная. Три тысячи рублей за сарафан… юбка за две тысячи, платье и вовсе - пять! Разве в таких вещах через поле с электрички бегают?

  Добегалась.

  Неслась после ночного дежурства. Дамир не встречал. В те дни он уезжал куда-то с Юнусовым, сказал, по делам отца, его не было почти полторы недели. Не успела задами проскочить во двор, как кто-то схватил её, скрутил руки.

  В нос ударил запах свежей самогонки, вонючей, как раздавленный клоп. Владимир - собственным пьяным рылом.

  – Прибежала, подстилка татарская! – сипел, плюясь и матерясь, вцепившись в плечи, кривоногий.

  – Я папке скажу, – прорычала Эля в ответ.

  – Нету его дома, крышу у Захаровны латает. Придёт, продолжим, я, покаместь, с тобой покувыркаюсь.

  – Прям! – взвизгнула Эля.

  – Вот тебе и прям, – засмеялся пьяный. – Сиськами своими трясёшь, ляжками. Думаешь, не вижу, как глазки мне строишь? – Эля чуть не захлебнулась от возмущения. Кому она глазки строит? Володе, недомерку? Даже Митька красивей, чем это тощее, вечно пьяное, кривоногое недоразумение. – А титечки у тебя сладенькие, – продолжил он.

  – Я Дамиру расскажи.

  – Скажи, скажи, заодно расскажешь своему татарчонку, как полуголая передо мной ходишь, в шортиках, из-под которых трусы видать, по двору перед моими окнами бегаешь, кажешь всему порядку свои прелести.

  Эльке надоело, она бы справилась с этим Володей, его соплёй перешибить можно пополам, надвое сломать, только не получилось. От удара о стену потемнело в глазах. Не смотри, что сарай деревянный, на ладан дышит. Удар крепкий получился, Эля сползла на землю, едва не заревев от боли и обиды.

  Кривоногий пристроился сверху, Эля почувствовала, как грязные руки шарят у неё между ног, дёрнулась, но было поздно.

  – Ах, ты, мразина кривая! – закричала девушка, со всей силы вцепилась в мужские торчащие волосы в испарине, а потом, извернувшись, ударила обидчику коленом между ног. Шибанула, что было силы.

  Володька взвыл, стал кататься по двору. Эля схватила вилы, пригрозила проткнуть насквозь, если ещё хоть пальцем тронет. Спасла урода кривоногого жена, набросилась на Элю, обозвала по-всякому, оскорбляла. «Шалава» – самое безобидное из того, что услышала о себе девушка.

  – Говорил я тебе, – пьяно промяукал папка к ночи. – Теперь молись, чтоб татарин твой не узнал, живьём тебя закопает! Зря, что ли, шмотки покупает, на машине возит… Что мать твоя – шалава, добра не помнящая, что ты.

  Эля и молилась всем святым, которых знала, чтобы Дамир не узнал. Благо, Маша решила сор дальше не нести, только выгнала мужа жить в сараюшку, в загон рядом с гусями. А Эля тогда подумала: прав Дамир, и папка прав – нельзя без лифчика ходить. Выходит, сама виновата. Молчать надо, и впредь быть осторожной.

  Выпросила у Дамира электрошокер, ходила только с ним, лифчик всегда надевала, как оберег. Только не помог оберег – Эля умудрилась забеременеть в тот злосчастный раз.

  Скорострел паршивый!

Глава 45

 Эля. Прошлое. Поволжье

 Как же хотелось рассказать всё Дамиру, когда он приезжал. Всё-всё рассказать. И про врачей, пройденных Элей, про профессора, у которого побывала дважды. Просто – взять и рассказать, намного сложнее молчать.

  Причин для откровений не было, а вот для молчания – очень много. Зарима сказала – врачи ошибаются сплошь и рядом, нужно всё перепроверить, только потом говорить мужу. Врачи озвучивали проценты, что надо делать дополнительные обследования, а делаются они в определённый срок, пока рано. Внутриутробное обследование опасно для беременности – так и врач сказал, и Зарима, и в интернете то же самое написано. Вдруг врачи ошиблись, ребёнок ни за что пострадает.

  К тому же, разговор Заримы с мужем из головы не шёл. Если патология всё-таки есть – значит, беременна Эля не от Дамира… Разве в таком признаешься мужу? Никогда! Эля ни за что не признается! Однажды мама сказала – свекровь считала, что та родила не от мужа. Как увидела синие глаза Эли, сразу сказала – не Гришина дочь. Потому и развелись. Эле разводиться совсем не хотелось.

  Арслан с Элей лично ничего не обсуждал, но за столом перед приездом Дамира и после отъезда часто повторял, что сыну в Штатах тяжело приходится. Чужая страна, много работы, а он один-одинёшенек там. Здесь все свои, рядом, поддерживают друг друга, а он – один. Работает, стремится к лучшей жизни для своей семьи, и всегда выразительно смотрел на Элю. Она сразу передумывала делиться с мужем своей бедой. Правда, чем он поможет, только нервничать зря будет.

  Если ребёнок Дамира, а Эля на это надеялась изо всех сил, то он родится здоровеньким.