Горькие шанежки(Рассказы)

Услыхав звонок, Чалов подошел к аппарату. Нажав нужную кнопку, крутанул ручку и снял телефонную трубку. Послушал, посмотрел на часы, нахмурился. Повесив трубку на рычаг, вернулся к столу, что-то записал в журнале и только тогда повернулся к деду.

— Наш идет, воинский… Только с опозданием он идет. Состав тяжелый, а тут все подъемы. Не будет остановки у нас… — В аппарате опять что-то щелкнуло, коротко прогудело, и Чалов вздохнул: — Ну вот… Узловая дает составу прибытие.

— А если… — Дед помолчал и, вроде стесняясь, негромко договорил: — Если не сразу ему семафор открыть, а?

— За такое, отец, тюрьма мне, — так же тихо ответил дежурный. — У нас в журналах отмечается и когда поезд прибывает, и когда другому открывается путь. Задержу я состав, к тому же воинский, а машинист скажет, что опоздал из-за закрытого семафора. Почему, спросят, был закрыт семафор, если прибытие дано вовремя?

Старик снова вздохнул и склонил голову. Карлушке, притихшей в углу дивана, тоже очень хотелось, чтобы состав остановился, чтобы дед встретился со своим сыном Колькой, едущим на далекий и страшный фронт. И, жалея старика, она соскочила на пол.

— Деда, а ты жнаешь как жделай? Вот как папка мой один раж делал. Поежд шел, а он вжял ужел в руки и ка-ак швырнет его прямо в дверь-то!

— Это ты правильно говоришь, — одобрил Чалов. — Да, — спохватился он, — а ты написал сыну хоть пару слов?

— Когда бы? — развел руками дед. — И так все бегом…

Из ящика стола Чалов достал бумагу, придвинул чернильницу с ручкой.

— Садись, пиши… Еще есть пять-шесть минут.

Дед пристроился у стола и, размашисто двигая ручкой, начал писать Кольке письмо. Чалов вышел на крыльцо, чтобы увидеть приближение поезда. И опять маленькой Карлушке хотелось, чтобы поезд шел тише, чтобы больше успел рассказать дед сыну. Но дежурный скоро вернулся, сказал:

— Пора… Уже показался из выемки.

Заторопившись, дед сунул письмо в сумку, обмотал ее горловину тесемкой, и они втроем вышли в предвечернюю мглу.

Укрывая лицо от дождя, Карлушка ждала. Поезд издали был похож на длиннотелое чудовище, гремевшее железными суставами. Паровоз уже выбрался на ровный участок и бодро набирал скорость.

— Ты ближе, ближе к составу, к той колее становись! — прокричал Чалов деду. — Смотри, во-он, вроде бы, машут!

Обдав всех паром, паровоз проскочил мимо, и за ним потянулись платформы с танками. Под частый перестук колес приближались коробки вагонов. Увидев в дверях одного из них человека с поднятой рукой, Карлушка, подпрыгнув, звонко крикнула:

— Еде-ет! Вот он, деда!

Колотилкин приготовился и, когда вагон поравнялся с ним, бросил мешок, целя в приоткрытую дверь. Перетянутый ремнями, в гимнастерке с распахнутым воротом его сын Колька потянулся, стараясь подхватить сумку, но она ударилась низковато и, отброшенная стенкой вагона, отлетела в сторону. Танкист опять поднял руку, и через шум состава прорвался его крик:

— Будь здоров, батя-я!.. Прощай!

Эшелон уже гремел за переездом, а дед все стоял в междупутье, не в силах оторвать взгляда от сигнальных огней на хвосте поезда. Он как будто все еще слышал и видел своего Кольку, исчезнувшего вдали с поднятой рукой.

— Надо же! — с горечью проговорил Чалов, подойдя к старику. — Не додумались дверь шире открыть… Эх, черт, досадно-то как!

Старик, не повернув головы, все так же глядя вслед поезду, негромко сказал:

— Молодые они… Ждали, видишь, а с дверью-то не подумали. Молодые…

Чалов ушел в станцию докладывать о прохождении эшелона.

Согнувшись под мокрым мешком, расстроенная Карлушка смотрела в спину согнутого горем старика, не зная, что ему сказать и что сделать. Тихонько подошла к отброшенной сумке, рядом с которой белел выпавший мешочек с шанежками. Уложив его на место, девочка протянула сумку старику.

— Вот, деда. Вожьми…

Старик обернулся, машинально взял сумку и, все еще поглядывая вдаль, с горечью выдохнул:

— Видишь, как оно у нас вышло все? Неладно-то как…

Махнув рукой, он хотел было идти, и только теперь увидел в своей руке сумку. Достал белый мешочек и протянул девочке.

— Ha-ко вот…

— Не надо, деда, — прошептала Карлушка. — Не надо…

— Бери, птаха, бери… Нам со старухой эти шаньги горькими будут.

Сгорбившись, старик двинулся по тропинке, к переезду. Прижимая гостинец, девочка постояла в нерешительности и тихо пошла к дому.

Пройдя за угол, она остановилась у затишной стены и достала из мешочка шанежку. Чувствуя все, тот же медовый запах, надкусила румяный краешек и, повернувшись, удивленно посмотрела вслед старику… Шанежка была сладкой, как и те, которые она ела в кухоньке деда.

МУЖИКИ

Сойдя с поезда, Прозоров направился было в деревню, но, подумав, свернул на тропинку к озеру: на погоду, а может просто с усталости ныла простреленная нога и побаливало плечо, где остался осколок снаряда.