Горькие сказки

И сам первым уперся в нее — и вернул в первоначальное положение! Скажу честно: может, кому-то Ярик и не понравился как лидер, но в данный момент он совершил настоящий… ну, пусть еще не подвиг, но мужественный поступок точно. Держать корягу, когда ее с той стороны, совсем близко, так, что слышно кровожадное сопение, толкают озверевшие скелеты — это… не знаю, смог бы я сам или нет. А скелеты действительно озверели. Ну а кому из взрослых понравится, когда их куда-то не пускают дети?

Лелик, а следом за ним и остальные, навалились на корягу. Та ворочалась и дергалась, как живая, скелеты шипели, обиженно ругались и скребли землю. Но постепенно все успокоилось. Похоже, что скелеты притомились и отошли, чтоб придумать новую пакость. В ночной тишине были слышны их шаги и возмущенное бормотанье.

— Я не боюсь вас! — крикнул изо всех сил Ярик. — Поняли?

— И я не боюсь! — поддержал его, как всегда, Лелик.

— И я! — дрожащим голосом подтвердил Фока.

— И я, и я… — поспешили присоединиться Сережа с Витей.

Только Леша ничего не сказал, потому что никогда ни к кому не присоединялся. Он просто всегда был рядом.

Но заявить, что не боишься — это одно. Не бояться — совсем другое. Как не бояться, когда снаружи то и дело слышны шаги костяных ног и сухое клацанье челюстей, как?

— Давайте песни петь! — предложил Фока со страху.

Он это не просто так сказал. У него уже был опыт. Дело в том, что мальчики все боятся темноты, но Фока боялся особенно, и все из-за своей впечатлительности. Иногда такого сам себе напридумывал, что не мог вечером мусорное ведро вынести. И тогда он пел. Шел с ведром и громко пел: «Па-а-равоз па рельсам мчится!» и тому подобную бодрую чепуху. И становилось легче. Он заметил — когда громко поешь, страхи отступают. Недалеко и ненадолго, но тем не менее. И так как скелетов он боялся сильней, чем все остальные, то сразу же и запел, не дожидаясь поддержки. Хотел запеть по привычке про паровоз, который по рельсам мчится, но что-то внутри подсказало, что скелетов песней про паровоз не испугать. И сами собой из него вырвались слова, которых он от себя не ожидал:

— Бьют свинцовые ливни,
Нам пророчат беду.
Мы на плечи взвалили
И войну и нужду…

Он орал отчаянно, закрыв глаза — и где-то на второй строчке понял, что ему подпевают. Песня из старого революционного фильма гремела и раскатывалась по маленькой пещере, и ночные страхи отступали, съеживались, прятались в темноте…

Так они спели все военные песни, которые знали хотя бы немножко. Они даже охрипли от напряжения. И снаружи пещеры установилась обычная ночная тишина.

— То-то же! — мстительно сказал Ярик. — Нас так просто не взять!

И такая уверенность была в его голосе, что ему все поверили. Они еще посидели, прислушиваясь к ночным шорохам, но это были просто шорохи ветра, травы и листьев, и тогда они успокоились и уснули.

А скелеты никуда не уходили. Они сидели на камнях у реки и давились от смеха.

— Ой, умора! — стонали они. — Как поют! Коты мартовские! Ни одной ноты правильной! И все слова перепутали! Но стараются!

— Заслужили отдых! — решил самый страшный скелет, смахнув рубиновые слезы умиления костлявой ладонью. — Молодцы! Пойдем, пусть спят. Но следующей ночью придем обязательно!

Скелеты исчезли, как в сказке, сразу и бесшумно. Только меж камней у реки остались их слезы радости — маленькие красные рубинчики.

7. Лелик в воде

Летом лучше всего вставать на рассвете. На рассвете птицы поют самозабвенно, и листва блестит особенно красиво, и воздух свежий-свежий. Но попробовал бы кто встать на рассвете, полночи протрясясь от страха да крича до хрипоты песни. Чтоб встать на рассвете, надо заснуть на закате, а лучше еще раньше — и то вряд ли получится с первого раза. Так что мальчики проснулись ближе к полудню. С огромным трудом выдернули стопорный кол, толкнули корягу… и она легко и свободно вывалилась наружу с кусками глины. Оказывается, ночью скелеты так разрыли и расширили вход, что теперь можно было не выползать, а просто выходить, слегка пригнувшись!

— Еще бы чуть-чуть, и нам конец! — мрачно заметил Лелик. — Вовремя мы запели!

— Ай-шуба-дуба-дуба! — кривляясь, тут же запел Витя, но на него заорали все так злобно, что он замолк.

— Твоими шуба-дуба скелетов только подманивать! — ругнулся Ярик. — Идиот!

— Я не идиот! — вдруг обиделся Витя. — Я вас веселю! Стараешься для вас, а вы обзываетесь! Ну и веселитесь тогда сами, как умеете! Только вы не умеете…

Мальчики с удивлением уставились на него. Раньше Витя никогда не обижался. Казалось, что он обижаться просто не умеет. Его и дураком называли, и придурком, и еще хуже, а он только рожи корчил да шуба-дуба пел.

— Ну, веселил бы, мы разве против? — проворчал наконец Ярик. — Только не так по-идиотски. Задрало твое шуба-дуба, как будто ничего умней придумать нельзя!

— А я виноват, что вам только идиотские шутки нравятся? — огрызнулся Витя. — Ну попробуйте умней придумать, я посмотрю, как получится!