Горькие травы

Дербачев сердито кашлянул, обходя натекшую в проходе и загустевшую на морозе лужу, — этот хитрющий, кажется, всегда спокойный мужик явно над ним подшучивал.

— Свою, говоришь? А они вот чьи?

— Так их много. Здесь на ферме, двести семьдесят, а ферм в колхозе сейчас пять. Поди уследи в таком хозяйстве.

— Ладно, Лобов, шутить потом будем. Серьезно, ничего придумать нельзя?

— Делаем, Николай Гаврилович. В Воронцове, в третьей бригаде, опилки выручают, там у нас своя лесопилка работает. А здесь так. Скота много, соломы нет, какая есть — на корм.

— Полы нельзя набросать? — спросил Дербачев. — Захотеть надо. Вот так, с небольшим наклоном для стока. Недолго и недорого. Ну, чего ты смотришь? — неожиданно обратился Дербачев к широкорогой корове, выставившей голову из-за перегородки и внимательно глядевшей на людей. Корова тряхнула головой, стала тереться шеей о перекладину. — Ишь ты, понимает, — засмеялся Дербачев, вспоминая давнее-давнее и стараясь не потерять нить разговора. Собственно, он приехал к Лобову по другому вопросу и на ферму зашел случайно.

— Полы… А вы знаете, Николай Гаврилович, сколько у нас в том году на трудодень упало? Двести тридцать граммов зерна, по семнадцать копеек деньгами.

— Мало. Виноватого ищешь?

Лобов пожал плечами и невесело усмехнулся.

— Я не прокурор, чего искать? А если прикинуть, интересно получается, товарищ Дербачев. Вот, например, такое. На нас с сорок первого года все долги государству лежат. За военное время, за послевоенное мы только ссудами жили. Как-то стал подсчитывать. Должны на десять лет вперед. Картинка? Будет родить в два раза больше — все за десять лет вперед отдать за долги нужно. До, последнего килограмма, все, до последней полушки. — Лобов опять пожал плечами. — Кто знает, где виноватый. Мы? Вроде не за что винить. А государство — тоже… При чем оно, если война была…

— Ну, знаешь ли! — рассердился Дербачев. — Никто от вас не требует и не потребует до последней полушки сразу. Постепенно рассчитаетесь. Государство жить должно. — Дербачев вспомнил о своей докладной в ЦК и Сталину и замолчал.

Широкорогая корова, шумно принюхиваясь, потянула к ним морду, глядя умными большими глазами. Дербачев почесал ей между рогов, и корова от удовольствия полуприкрыла глаза, показала зубы.

— Смотри, нравится ей.

— Ей кличка — Майка, — сказал Лобов. — Хорошая корова, отец породистый, холмогорский.

Дербачев отряхнул руку. Корова поглядела на людей и замычала.

— Корму просит. В корм молоком заливается.

— Ладно, Лобов. Пойдем поговорим где-нибудь. У меня дело к тебе.

На выходе из коровника Дмитрий разговаривал с доярками. Он взглянул на председателя, перевел взгляд на Дербачева, и Николай Гаврилович вдруг узнал его, останавливаясь, протянул руку:

— Простите, пожалуйста, кажется, Поляков с «Сельхозмаша»? Не ошибаюсь?

— Нет, товарищ Дербачев. Здравствуйте. Еще раз.

— Узнал вас по портрету с заводской Доски почета. Вы что здесь?

— В отпуске. Решил дядьку навестить, у меня мать родом отсюда.

Дмитрий замолчал, слегка смущенный и встревоженный, не понимая, почему Дербачев так пристально и внимательно его изучает.

— Слышал о вашей матери, сам ей обязан многим, Поляков. Очень рад знакомству. Позвоните как-нибудь, встретимся.

— Хорошо, товарищ Дербачев, буду рад.

Они попрощались. Степан Лобов из-за спины Дербачева подмигнул Полякову.

По двору, взбрыкивая, носился пегий теленок; вырвался откуда-то, и Холостова, рябенькая робкая доярка в телогрейке, с торчавшими на локтях клочьями грязной ваты, ходила за ним с ведром и, смешно оттопыривая губы, приманивала:

— Тпрусь, тпрусь, тпрусь! Белка — тпрусь, тпрусь! А-ах, окаянный, околеть тебе, все мои селезенки вымотал! Белка, Белочка! Бе-елочка! — чуть не пела она с тихой яростью. — Тпру-усенька! Тпру-усенька!

Дербачев посмотрел, послушал и засмеялся. За ним заулыбались все, кроме Лобова. Молодая, пышнощекая Тоська Лабода, рисуясь перед начальством и перед Дмитрием, показывая свою ловкость и умение, направилась к пожилой женщине, взяла у нее ведро и стала ловко подбираться к теленку, широко расставившему передние ноги, опустившему голову и выжидающе слушающему новый ласковый голос. В тот самый момент, когда теленок сунул морду в пустое ведро, Тоська не удержалась, победно оглянулась. Почуяв обман, теленок резко мотнул головой и взбрыкнул. Ведро полетело в одну сторону, доярка тяжело осела на плотно утоптанный снег, а теленок вскачь унесся в другой конец двора.

Холостова, в рваном ватнике, упершись руками в бока, неожиданно пронзительно, с удовольствием засмеялась, и все смеялись. Дербачев тоже.

План сельскохозяйственных угодий «Зеленой Поляны», составленный уже после укрупнения колхозов, лежал на столе перед Дербачевым. В кабинете председателя хорошо натоплено, и Николай Гаврилович уже давно хотел есть, еще больше ему хотелось крепкого горячего чая.