Горький

Блок — это трагедия понимания. Он видит все и глубоко переживает все как личную трагедию. Он знает, что «России не будет» (прежней России), что старый мир «уже расплавился» (письмо к Зинаиде Гиппиус от 31 мая 1918 года). В этом потоке лавы несутся не только «щепы цивилизации», но и сам человек в привычном понимании этого слова, искажаясь почти до неузнаваемости. Но главное: происходит наложение смыслов друг на друга: «В этом — ужас (если бы это поняли). В этом — слабость и красной гвардии: дети в железном веке; сиротливая деревянная церковь среди пьяной и похабной ярмарки» («Дневник», 10 марта 1918 года). И что с этим делать?

Вот здесь начинается Горький. Ибо Горький 1917–1921 годов — это уже драма делания. В этом его главное отличие от Блока. В этом его сила и слабость.

Вопросы без ответов

Когда-то вопрос о том, почему М. Горький в 1921 году уехал из советской России за границу, а в 1928–1931 годах, не сразу, а как бы примериваясь к новым условиям, вернулся в СССР, казался неуместным. Понятно — почему! Уехал, потому что «друг» Ленин счел нужным лечение Горького за границей и «дружески» на этом настоял. А вернулся, потому что был «пролетарским писателем», «соратником» Ленина, «основоположником социалистического реализма» и т. п., и где же еще находиться такому писателю, как не в СССР?

Хотя вопросы, конечно, все равно возникали.

Например, почему нельзя было организовать лечение Горького в советской России? Кто довел страну до такого состояния, что писателю с мировой известностью элементарно выжить можно было только за границей? Почему из России бежал даже Горький, находившийся, в отличие от других писателей, в привилегированном положении? Что за статьи писал и печатал Горький в своей газете «Новая жизнь»? Почему в 1918 году ее закрыли? Почему закрыли «Новое время» — это понятно. Газета — консервативная, явно антибольшевистская. Но вот почему они закрыли старейший журнал «Русское богатство», выходивший с 1876 года и печатавший цвет русской демократической прозы, Горького в том числе?[42] А уж «Новая жизнь» Горького была просто газетой социалистической, под логотипом ее красовался лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Почему ее закрыли? Впрочем, для тех, кто знал о том, что вся небольшевистская периодика была запрещена, тут не было вопросов.

Вопросы возникали, и ответы на них давать становилось все труднее по мере публикации (даже в усеченном виде) обширного наследия Горького. Трудно было объяснить любопытствующим студентам, почему «соратник», «основоположник» в 1917–1918 годах азартно ругался с Лениным. Почему с конца 1921 года и до 1933-го (12 лет — шутка сказать!) жил за границей и так далее.

Горького «заказывали»?

Последние опубликованные документы говорят о том, что отъезд Горького за границу в 1921 году был итогом сплетения двух обстоятельств, а вот возвращение его в СССР явилось результатом длинной цепи очень сложных проблем, рассмотрение которых переворачивает привычный взгляд на жизнь как в эмиграции, так и в СССР в 1920–1930-е годы. Это не проблема, а какой-то «бермудский треугольник», попадая в который неизбежно тонешь.

Уехал за границу Горький потому, что: 1) не смог договориться с Лениным о своем месте в революции (иными словами, «дружище» Ильич, как и в 1908–1909 годах, элементарно «отсек» Горького от партии, потому что продолжал бояться его; 2) Горький был действительно критически болен. Гибель А. А. Блока и В. В. Розанова, расстрел Н. С. Гумилева и откровенное хамство Зиновьева, который устраивал в квартире Горького обыски, сделали свое дело. Кстати, формально (с позиции «революционной законности») Зиновьев и Ленин были «в своем праве». Русская интеллигенция в целом большевиков ненавидела, в прочность их власти не верила и являлась, по сути, «пятой колонной», которую Горький старательно опекал и организовывал.

Это были уже не философские споры Ленина с Богдановым в «каприйский период». Это была гражданская война, в которой большевики, в случае поражения, лишились бы не только постов, но и голов.

Положение Горького было двойственным. И хотя Горький был «дипломатом», у всякой дипломатии ограниченные возможности.

Когда Ленин арестовал почти всех участников Компомгола (Комитета помощи голодающим), кроме Горького и Фигнер, «дипломат» стал невольным провокатором. Именно так и назвал его бывший соратник по кругу реалистов Борис Зайцев. Ведь это Горький с согласия Ленина организовал Комитет, куда вошли известные ученые, писатели, общественные деятели С. Прокопович, Е. Кускова, М. Осоргин, Б. Зайцев, С. Ольденбург, куда в качестве почетного «комитетчика» приглашали и В. Г. Короленко, но смерть его помешала этому. О Горьком как о человеке можно говорить разное. Он мог быть и хитрым, и лукавым. Он не любил неприятной для него правды, умел делать «глухое ухо», нередко позволял ввязывать себя в темные провокации. Но подлецом и провокатором Горький никогда не был.