Горький

Красногвардейцы в поэме — это уже не стихия. Это «владетельная» сила, государственное начало, способное обуздать стихию, придать «надежность в скрепе». Они — будущее революции, те, кто как раз прекратит ее «музыку», и Блок это трагически понимает и принимает.

Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу…
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!

Пускай заманит и обманет, —
Не пропадешь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты… —

написал он о России и себе еще до революции.

Стоит красногвардейцу Петрухе в «Двенадцати» после убийства любимой им Катьки загрустить, «по-человечески» расслабиться, как его одергивают:

— Не такое нынче время,
Чтобы нянчиться с тобой!
Потяжеле будет бремя
Нам, товарищ дорогой!

Учитывая, что «бремя» Петрухи — это пролитая кровь Катьки, можно представить, о чем идет речь и какие грядут времена.

Красногвардейцам, может быть, Катьку и жаль. Тем не менее они советуют Петрухе:

— Поддержи свою осанку!
— Над собой держи контроль!

Но откуда «Исус Христос»? Его «нежная поступь» решительно отличается от «державного» шага красногвардейцев. Это уже не тютчевский «Царь Небесный», исходивший всю русскую землю, как обыкновенный странник, «благословляя» ее. Это «нежный», женственный образ, не в терновом венке, а «в белом венчике из роз». Этот Христос выпадает из всего «поступательного» (в буквальном смысле) «железного» образа Красной гвардии. Ведь эти люди отказываются от сострадания, в конечном смысле они антихристиане. Если они и исповедуют некую «религию революции», то это уж точно не религия горьковского «народушка» из «Исповеди», спасающего больную девушку. Это «религия» Андрея Находки из «Матери», который ради дела готов и «сына убить».

Это «религия», которую когда-то проповедовал Горький. Но в 1917–1921 годах он сам испугался ее и бросился защищать людей. Блок же смотрел на ее последствия как романтический поэт широко открытыми глазами.

Да, всякий «гуманизм», всякое право на духовную и физическую свободу и, наконец, просто любовь и сострадание (слезы бедного Петрухи) бегут прочь от «державной» поступи красной бригады. От неумолимого наката, говоря словами Солженицына, «красного колеса».

— Над собой держи контроль!

«Мы потерпели крушение государства, — в 1919 году признавался бывший „легальный“ марксист, а затем религиозный философ П. Б. Струве, — от недостатка национального сознания в интеллигенции и народе. Мы жили так долго под щитом крепчайшей государственности, что мы перестали чувствовать и эту государственность и нашу ответственность за нее».

Разве это не признание правоты Блока в статье «Интеллигенция и революция»: «Жалкое положение: со всем сладострастием ехидства подкладывали в кучу отсыревших под снегами и дождями коряг — сухие полешки, стружки, щепочки; а когда пламя вдруг вспыхнуло и взвилось до неба (как знамя), — бегать кругом и кричать: „Ах, ах, сгорим!“»

Но ведь еще Федор Тютчев жестко писал о русской интеллигенции: «Это личности, которым свойственен индивидуализм, отрицание. Вместе с тем им присущ элемент, пусть и отрицательный, но объединяющий их и составляющий своего рода религию. Это ненависть к Власти как принцип».

Кто-то должен был взять ответственность за государство на себя. Блок был поэтом, а не политиком. Но в поэме «Двенадцать» он очень точно показал, какая именно власть возьмет на себя эту ответственность. Безбожная. Беспощадная. Построенная на бесправии личности. Она «скрепит» Россию.

Однако есть в поэме «Двенадцать» вроде бы побочная линия, показывающая, тем не менее, важные настроения Блока в то время. Настроения отражены им в записной книжке сразу после Февральской революции, как бы в предчувствии Октябрьской:

«Никого нельзя судить. Человек в горе и в унижении становится ребенком. Вспомни Вырубову[39], она врет по-детски, а как любил ее кто-нибудь. Вспомни, как по-детски смотрел Протопопов на Муравьева[40] — снизу вверх, как виноватый мальчишка, когда ему сказали: „Вы, Александр Дмитриевич, попали в очень сложное историческое движение“…

Сердце, обливайся слезами жалости ко всему; ко всему, и помни, что никого нельзя судить…

Вспоминай еще — больше, плачь больше, душа очистится».