Горький апельсин

* * *

В тот день мы все стояли на краю, на последних дюймах обрыва, и глядели в пустоту. Что-то внутри нас хотело посмотреть, каково это будет – прыгнуть вниз. Просто чтобы узнать, что при этом случится. Это реальное, физическое движение навстречу падению казалось таким возможным, хотя все мы знали, что, как только он будет сделан, пути назад у нас не останется.

Когда-то я думала, что хочу жить на полную катушку, что мне будет приятно стать ничем не сдерживаемой и безрассудной. Но я на своем опыте узнала, что в бездну глядеть жутко.

* * *

Кара не упала. Мы ее схватили, мы с Питером. И оттащили от края. Потом мы, все трое, рухнули навзничь, переплетясь руками, ногами, платье у Кары порвалось, поперек шеи Питера алела царапина, на левой ладони у меня оказалась ссадина – впрочем, как и на правой. Не помню, как мы лезли обратно в чердачное оконце, хотя наверняка мы это проделали – оставив на крыше помятые остатки своего пикника и посуду с золотисто-голубой каемкой.

Мы застали Виктора в парадном вестибюле: он был слишком учтив, чтобы без приглашения пройти в дом дальше.

– С вами все в порядке? – спросил он Кару. – Я беспокоился, что вы вот-вот… – он глянул на Питера, словно ожидая подтверждения, – упадете, – закончил он.

– С ней все отлично, – ледяным тоном произнес Питер, обращаясь к Виктору.

– Что вы все там делали? – осведомился Виктор. – Со стороны это казалось не очень-то безопасным.

– Мы устраивали пикник. – Я шагнула вперед – вечно оставаясь той ответственной девочкой, которая во всем признается, оказавшись перед директором школы.

Я до сих пор злилась на Виктора из-за тех слов, которые он сказал накануне, и не понимала, почему он снова явился.

– Очень подходящая погода для пикника, вы не находите? – заметила Кара с улыбкой.

Она теребила серьги, которые ей подарил Питер, и у меня вдруг возникло нелепое опасение, что Виктор может спросить, откуда они у нее и как Питер смог позволить себе их купить.

Питер успел выставить под колонны портика железный столик и три стула, и я поняла, что это те самые, с фотографии в книге, которую я стащила в библиотеке. Он ушел в подвал за старым упаковочным ящиком, чтобы использовать его в качестве четвертого сиденья. Кара отправилась делать чай. Свет оставался таким же болезненно-желтым: наверное, такой бывает в конце времен, подумалось мне.

Когда мы с Виктором остались одни, он наклонил ко мне голову (его Иисусова шевелюра обрушилась вперед) и прошептал:

– Вы ведь ей не рассказывали? Насчет этого молодого человека?

Я непонимающе нахмурилась.

– Того, что спрыгнул с галереи в вестибюле, – пояснил он.

– Конечно нет.

– Я просто подумал – вдруг Кара именно поэтому чуть не прыгнула вниз.

– Она не собиралась прыгать вниз, – возразила я. – Они с Питером заспорили. Ничего особенного. Она отошла подышать свежим воздухом. Там на крыше стояла такая духота.

Тут Питер принес ящик, а Кара вернулась спросить, пьет ли Виктор чай с молоком и сахаром, извиняясь, что печенья не осталось, и добавляя: если бы она знала, что он придет, она бы сделала маленькие мадленки с шоколадной глазурью и апельсином, потому что она как раз недавно сорвала с дерева три горьких апельсина. Она в подробностях рассказала, как взбивала бы яйца, если бы до этого не извела их на майонез, как замесила бы жидкое тесто с этими яйцами и соком трех апельсинов, только вот она забыла докупить муки и ее все равно не хватило бы, и что важнее всего дать тесту постоять в холодильнике час-другой, прежде чем разливать его через трубочку по формам. Она извинялась, что у нее сейчас нет темного шоколада, который она могла бы согреть, чтобы окунуть в него остывшее печенье. Мне не хватило смелости сообщить ей, что эти апельсины наверняка давно высохли внутри, а значит, бесполезны для кулинарных целей.

Виктор сидел за столом – с таким видом, словно уже сожалел, что заглянул к нам. Мы предприняли довольно вялую попытку обсудить температуру воздуха и вероятность грозы. Глядя на Питера, сложившего руки на груди, я подумала, что он, вероятно, сердится, что в его чаепитие вторглась религия. Кара снова вернулась, извиняясь за то, что у нас нет молока, и спрашивая викария, не согласится ли он взамен на ломтик лимона. Когда она снова ушла, Виктор вдруг хлопнул себя по лбу.

– Бог ты мой! Я чуть не забыл, зачем приехал.

– Не с новыми павлиньими глазами? – произнес Питер.

Только тут я поняла, что он заметил результаты наших трудов в голубой гостиной.

Поднявшись, Виктор вытащил из кармана джинсов конверт.

– Телеграмма! Я случайно оказался на почте, когда ее принесли, и там спорили о том, должен ли мальчишка-рассыльный или почтальон тащиться в такую даль на велосипеде, чтобы ее доставить. Вот я и вызвался. Решил, что славно будет еще раз прокатиться сюда и увидеться с вами, мисс Джеллико.

Я знала, что он специально приехал меня проведать, проверить, как у меня дела. Но не испытывала никакого чувства благодарности. Мне не требовалось, чтобы обо мне кто-нибудь заботился.