Горький апельсин

Не успел он передать телеграмму, как появилась Кара с серебряным подносом. Чайник лишь наполовину прикрывал выгравированный на серебре герб Линтонса.

– У нас совсем не осталось лимонов. Надеюсь, это ничего. Я забыла, что истратила их на майонез, а он на крыше вместе с остатками лосося и картошки, хотя, думаю, вы все равно не захотите пить чай с майонезом. – Засмеялась только она одна.

– Ничего страшного. Спасибо.

Виктор резким движением руки всунул телеграмму в пространство между Питером и мной. И пока я размышляла над тем, как это странно: телеграмма, адресованная нам обоим, Питер взял конверт и открыл.

Его лицо сразу стало болезненно-бледным.

– Боже милосердный, – пробормотал он.

– О господи, – встревожился Виктор. – Плохие новости?

– Что? – спросила я. – Что такое?

Кара, демонстративно игнорируя и поведение Питера, и телеграмму, разлила чай по чашкам. Она улыбалась, но руки у нее тряслись.

– Это от Либермана. Он едет сюда.

– Сюда? Из Америки? – нелепо вырвалось у меня.

Питер уставился на чайник. Я взяла у него из рук телеграмму и, прочтя ее, спросила:

– Что у нас сегодня?

– Вторник, – ответил Виктор.

– Нет, я про число.

– Двадцать шестое.

– Августа?

– Да, августа. Из-за этого какие-то сложности? – Виктор перевел взгляд с меня на Питера.

– Он будет здесь завтра утром, – сообщила я.

Питер продолжал молча созерцать чайник.

– Разве вы не закончили свои отчеты? – спросил Виктор. – Но ведь он наверняка предоставит вам еще несколько дней, если вы их не доделали?

Я подумала о мебели в комнатах наверху: о письменном столе, о кроватях и зеркалах, о бокалах и столовом серебре, об обеденном столе красного дерева, о ковре, о кушетке. А также о пропавшей картине Рейнольдса и о бронзовой египетской кошке, которую я не видела с того дня, когда мы вскрыли музей. Я вспомнила, что мы уже по крайней мере неделю ничего не мыли и что пустые бутылки из-под шампанского и прочих вин мы начали коллекционировать (почти как сувениры), и теперь они рядами стоят вдоль стен в гостиной Кары и Питера. Я подумала о нарядах, об итальянских картонных домиках, о чучеле медведя. Невозможно к завтрашнему утру запихнуть все это на место и прибраться. Сумеет ли мистер Либерман догадаться, что тут творилось? Я подумала о своих жалких чертежах, о примитивных обмерах моста и причудливых садовых построек, об акварельных рисунках оранжереи, о заметках, которые я набросала для отчета.

Никто из нас ничего не сказал, хотя Кара улыбалась. Поднявшись, Виктор произнес:

– Что ж, спасибо за чай. Мне пора.

Кара с Питером даже не подняли на него глаза – и вообще ничем не показали, что слышали его.

– Я вас провожу, – проговорила я.

У ворот Виктор, не глядя на меня, прицепил на брюки свои зажимы.

– Спасибо, что привезли нам телеграмму, – поблагодарила я.

– Вообще-то это был лишь предлог.

Виктор поднял с земли свой велосипед, тяжелый и старинный, с кармашком, свисающим с заднего сиденьица: дамский, с закрытой цепью и без горизонтальной рамы. Чистый, без всякой ржавчины: я так и представляла, как Виктор проводит субботние утра у себя в ризнице, перевернув велосипед и обихаживая его.

– На самом деле я приехал сказать вам, что решил оставить церковь.

Мне стало стыдно, что я не проявила к нему большей доброты, не выслушала его. Я подумала: может, еще не поздно как-то загладить мою вину?

– Ох, Виктор, мне очень жаль. Я могла бы к вам потом зайти… или завтра… или после того, как уедет мистер Либерман.

– В любой момент – когда вы сочтете, что у вас есть на это время.

Он выкатил велосипед на гравий, а потом на аллею.

– Виктор.

Я протянула ему руку для пожатия, но он уже был слишком далеко. Он уже расставил ноги по сторонам велосипеда и готовился оттолкнуться от земли. Но тут он обернулся.

– Повторю то, что сказал вчера: не думаю, что для вас это подходящее место. Полагаю, вам лучше уехать. Возвращайтесь в Лондон. Или отправляйтесь куда-нибудь еще.

Сочувствие и виноватость вновь сменились во мне желанием защищаться.

– Не понимаю, почему вы считаете, что имеете право говорить такие вещи.

Я могла бы продолжить – если бы достаточно быстро подыскала нужные слова. Но Виктор меня прервал:

– Потому что я думал – мы с вами друзья, мисс Джеллико. А друзья именно это и делают – заботятся друг о друге.

Оттолкнувшись ногой, он покатил прочь, и я смотрела, как он удаляется – объезжая выбоины, время от времени чуть сильнее нажимая на педали, чтобы помочь велосипеду справиться с дорогой.

22

Когда я вернулась к портику, Кара уже ушла, оставив чайник с чашками на железном столе. Питера я успела заметить исчезающим среди рододендронов. Я его окликнула, и он остановился, чтобы подождать меня. Вместе мы нырнули под желтеющие листья. Ни он, ни я и словом не обмолвились о том, что оставляем Кару одну.

Вокруг ничто не шевелилось, и воздух словно давил на нас. Приближалась гроза, и я бы порадовалась, если бы она действительно грянула.

– Может, нам хватит времени затащить все обратно, – проговорила я, зная, что надежды на это нет. – Или мы извинимся. Просто скажем, что какое-то время пользовались кое-какими вещами. Одолжили их.