Горький без грима. Тайна смерти

…Странные желания возникают у человека порой… Ни с того ни с сего вспомнилось вдруг давнее и захотелось получить фотографию времен арзамасской ссылки, аж еще 1901 года. Казалось бы, прошло с тех пор более четверти века, подбирается он к концу шестого десятка, живет в благословенной Италии, на берегу Неаполитанского залива — один вид из окна чего стоит!

А вспомнилась забавная сцена: фасад дома арзамасской купчихи Подсосовой, а на этом фоне — полицейский с «селедкой» на боку. Сторожат крамольного писателя. Смешно, право! Ведь писатель — это его мысль, а можно ли мысль арестовать, приставив к ней полицейского с шашкой!..

Накануне своего 59-летия, 26 марта 1927 года, Горький и отправил на Родину письмо с такой неожиданной просьбой.

Вскоре, в августе 1927 года, в Сорренто, на виллу «Il Sorito» почта доставила из России небольшую бандероль. Получал Горький всякую корреспонденцию в изобилии, но эта бандероль оказалась и неожиданной и приятной. Небольшая книжечка, названная весьма непритязательно, чисто по-деловому: «Отчет о деятельности Цекубу за 5 лет (1921–1926 гг.)». Прислал тот же Халатов.

Сколько воспоминаний всколыхнула она! Воспоминаний, вышибающих слезу… Он тогда почти ничего не писал. Разве что прошения в разные инстанции. Чтоб выделяли писателям и ученым пшено и воду, дрова, чтоб не притесняли с жильем…

Тяжкое было время, но теперь он мог вспомнить о нем с чувством выполненного долга. Интеллигенция — мозг нации, и он тогда делал все, чтоб помочь ей выжить…

Отнюдь не исключено, что отчет о работе комиссии был по указанию Сталина подготовлен специально для того, чтобы начать психологическую подготовку писателя к возвращению на Родину.

19 октября 1927 года Горький отвечал Халатову: «Лично Вы, дорогой друг, в эти героические годы были неутомимым пестуном и „кормильцем“ ученых. Вы навсегда связали Ваше имя с Цекубу… Так как я знаю эту Вашу работу, я уверен, что говорю о ней безошибочно… Какой Вы, А<ртемий> Б<агратович>, прекрасный работник, хороший человек».

Еще раньше, 1 сентября, Халатов пустил «пробный зонд» относительно исполняющегося «в эти дни» 35-летия творческой деятельности Горького. Выразил свое восхищение писателем, пожалел: «В эти дни нет Вас здесь у нас, в Москве, чтобы иметь возможность в близко товарищеской обстановке (торжественная обстановка Вам всегда была чужда) провести эти дни».

12 октября 1927 года под заголовком «Привет Горькому» в «Известиях» была опубликована телеграмма по случаю юбилея, выражающая «твердую уверенность», что это не только дата, итожащая пройденный путь, «но и связующее звено между ним и дальнейшим сотрудничеством с ГИЗом и „Известиями“ в деле служения трудящимся массам СССР». Телеграмму подписали Халатов и Скворцов-Степанов, редактор «Известий».

Спустя еще месяц Халатов сообщал, что создана комиссия для чествования писателя в связи с 35-летием литературной деятельности и 60-летием со дня рождения. Почему-то получилось так, что тотчас вслед за письмом Халатова в Неаполь прибыл один из членов комиссии — Ганецкий и имел с Горьким продолжительные беседы…

Вспомнил Горький во время разговора с Ганецким, что о юбилее речь завел именно он, аж еще в 1926 году. Тогда из Италии ответ послан был такой: «на кой черт» нужен этот юбилей! Предстоит другой, десятилетний (Горький имел в виду юбилей Октября). А еще Горького потрясла неожиданная смерть Дзержинского: «Очень тревожно за всех вас, дорогие товарищи… На душе — беспокойно и тяжело. Писать не хочется ни о чем, а надо вот писать о 35-летнем юбилее…»

Еще до ноябрьского, 1927 года, приезда в Неаполь, летом, Ганецкий вновь вернулся в письме к вопросу о юбилее. «Неужели Вы, дорогой Алексей Максимович, надолго хотите нас осиротить! (Правильно ли это выражение, но Вы понимаете, в чем дело.) Ведь в этом году исполняется 35 лет Вашей работы. Номер этот даром пройти не может. Ни в коем случае! Мы хотим и будем радоваться, очень, очень радоваться! Но мы ни в коем случае не согласимся, чтобы в это время не было с нами возлюбленного Алексея Максимовича!

Так и знайте, что мы решили организовать против Вас заговор и попросить Вас, извиняюсь, заставить Вас приехать на наше торжество и дать возможность крепко обнять Вас! Я уже все обмозговал в своей голове, в своих мечтах, и только нужна мне Ваша санкция.

Вот что я придумал. Создается специальный комитет. В комитет входят партийные товарищи и другие. Из партийных намечены: Алексей Иванович Рыков, Николай Иванович Бухарин, Енукидзе Авель Софронович, Смилга и др. С указанными я говорил, и все с большой радостью предложение мое приняли. С другими поговорю по получении Вашего ответа.

Ради бога (прекрасного бога в Вашем и моем понимании), умоляю Вас, дайте мне скоро ответ!» Особо подчеркивает Ганецкий расположение к Горькому Рыкова, который, однако, «адски занят» и пока не может написать Горькому. «Хочу Вас, однако, заверить, что он Вас глубоко любит, очень рад Вашему приезду и настаивает на торжественном праздновании Вашего 35-летия»[22].