Горький инжир

– Да? А яркий свет, который, как специально, включили перед тем, как подали горячее? А видеокамеры, которых в доме полно, но просмотреть которые невозможно? А «Скорая помощь», которую Эльвира вызвала нажатием одной кнопки, я это точно заметил. Одной, быстрым набором. У многих ли из нас телефон спецслужб в быстрый набор забит? Только у детей. А «Скорая помощь» – почему она в такую глушь приехала через пятнадцать минут? А полиция все не едет? А кот, который пригрелся на покойнике и спит?

Но так как Катя не признавалась – хотя губы у нее задрожали, – я распахнул стеклянную дверь и, больше не обращая на девушку внимания, вернулся в гостиную. Ни на кого не глядя, я подошел к лежавшему на полу телу, согнал кота: «Брысь, Экклезиаст!» – а потом размашистым жестом содрал с покойника покрывало, укрывавшее его с головой. Надо отдать ему должное – лицо его при этом не изменилось, не дернулось. Видать, Геннадий и впрямь йогом оказался умелым. Поза «шавасана», или «мертвого человека», удавалась ему что надо. Он и не дышал, казалось. И пульс не прощупывался.

– Ну-с, господа, – провозгласил я, – не настал ли тот момент, чтобы еще раз внимательно осмотреть покойника? Например, где, спрашивается, трупные пятна? За это время – прошло почти два часа – они уже должны были появиться.

Краем глаза я отсматривал реакцию присутствующих. Эльвира хмурилась. Ясное дело, я срывал ей историю, но притворяться я не хотел и не умел. Довольно они меня дурачили. Но все остальные – казалось, они ни в чем не были осведомлены и теперь глазели на меня и на мои манипуляции с трупом как на богохульника или умалишенного. Я распахнул пошире рубашку покойника на груди.

– Ой, беда, – глумливо проговорил я. – Нет, нету никаких трупных пятен. А рефлексы?

И тут я поступил жестоко – но товарищ, морочивший всем голову, того заслужил: я отвесил щелбан по его глазному яблоку.

– А! – заорал «труп», схватился за лицо и сел.

– Итак, господа, – проговорил я прежним усмешливым тоном, – мы воочию наблюдаем воскрешение Лазаря. И это достойный финал той трагикомедии, которую поставила гражданка Эльвира при участии Екатерины Мавриной. Браво!

Я видел, как меняются лица собравшихся – Марины, Вениамина, Веры, Ариши, Андрея, – и понимал, что их всех, как и меня, и впрямь обвели вокруг пальца. Никто из них не знал и не ведал, что покойник ложный, а смерть – инсценировка. Тем интереснее было наблюдать за их реакцией – я, догадавшийся чуть скорее остальных, каюсь, находил в этом определенное удовольствие. Можно сто раз винить Эльвиру в изощренном коварстве, но она точно все рассчитала: любопытство и желание подглядеть в замочную скважину – базовое свойство человека, которое кино, а особенно телевидение, прекраснейшим образом эксплуатирует.

Оживший Геннадий поднялся на ноги. Вид у него, надо признать, был довольно виноватый.

Лицо Марины в минуту изменилось от недоумения до потрясения, а затем и гнева. Она сделала пару шагов по направлению к бывшему покойному и залепила ему мощную оплеуху – у него голова чуть не оторвалась.

Ариша, в свою очередь, уселась на стул, закрыла лицо руками, пробормотала: «Господи боже ты мой» – и облегченно заплакала.

Вениамин проорал, адресуясь к брату: «Черт, какой же ты все-таки идиот! Как я тебя ненавижу!» Я видел, что он тоже готов засветить Геннадию в пятак, но Марина счастливо опередила его – два раза лупить шута было перебором, и поэтому он только трахнул кулаком о собственную ладонь и отошел в сторону.

Юноша Андрей разразился длиннейшей и витиеватой матерной тирадой, поминая отчима, его и свою мать, а также присных до пятого колена.

Вера вздохнула: «Боже мой, какие вы все идиоты. Одно слово, артисты».

Вид Кати, вслед за мной вернувшейся со двора, был виноватый – но непонятно, с чего: то ли передо мною – за то, что обманула, то ли перед Эльвирой – оттого, что я довольно быстро сорвал им игру. И только Эльвира сохраняла спокойствие – возможно, лишь наружное. Она громко хлопнула в ладоши и провозгласила: «Съемка окончена. Всем спасибо, все свободны!»

Тут воскресший Лазарь вдруг опустился на колени и проговорил: «Простите меня, пожалуйста, все» – и поклонился до земли, уткнувшись лбом в пол. Я бы, может, и извинил его, на него я зла не держал, он мне был никто, и я его не оплакивал – да только не уверен был: отпущение грехов, о коем он молит, – чистая монета или снова игра?

– Вставай, шут гороховый! – зло проговорила Марина, но я заметил, что в глубине души она, пожалуй, восхищается актерскими и йогическими талантами невенчанного супруга, которому удалось провести и ее, и всех прочих на мякине.

Эльвира выглядела довольной.

– Теперь нам надо, – проговорила она, – урегулировать кое-какие юридические формальности. Начнем с вас, Павел. Вы прекрасно держались.