Горький хлеб

Спустились со сруба двое плотников с топорами. Подошел к Капусте и Семейка Назарьев, недобро блеснув на господина глазами.

— Пошто кнутом человека увечишь? Неправедное дело вершишь.

— Кнут не бог, а правду сыщет. Не встревай!

Семейка насупился, широким плечом повел и топор к рыжеватой бороде вскинул.

"Ишь какие у князя мужички крамольные. Нешто с кнутом не свычны?" пронеслось в голове Капусты. Однако второй раз Карпушку не ударил. Еще ноги протянет мужичонка. А с мертвого ни пожилого, ни оброка не вытянешь.

Митрий Флегонтыч приметил возле сруба веревку, поднял ее с земли и молча привязал Карпушку к конскому седлу.

— Указывай, чертов сын, где остальные мужики прячутся.

Карпушка жалостливо заморгал глазами, затряс бороденкой.

— Не пытай, батюшка Митрий Флегонтыч. Уж лучше разом меня пристукни. Деньжонок у меня все едино за пожилое нету.

— Умел брать ‑ умей и долги отдать, сатана, ‑ строго произнес Капуста и тронул коня.

Карпушка качнулся всем телом и, низко опустив голову, потащился за наездником.

— Худо дело, братцы. Нелегко придется подушкинским мужикам, ‑ хмуро проронил Семейка и, воткнув топор в комель бревна, добавил: ‑ Надо Исая кликать. Мужик он разумный, может, дельный совет даст. Иначе пропадут новопорядчики.

Глава 40 БРАЖНЫЙ КОВШ

Исая Болотникова страдник разыскал возле двора, где он на деревянном обрубке с железной бабкой отбивал косу‑горбушу кузнечным рушником. Возле него расположились Пахом Аверьянов и Афоня Шмоток. Захарыч месил в корыте глину, а бобыль, вытянув босые ноги под телегу, чинил хомут, без умолку рассказывая мужикам свои затейливые побасенки.

— Капуста на селе, Исай Парфеныч, ‑ поздоровавшись с односельчанами, зачал Семейка и поведал старожильцу о нахлынувшей беде на подушкинских крестьян.

Исай отложил в сторону косу, задумался, как всегда не спеша с ответом. Новоподрядчикам мудрено помочь. Митрий Капуста по цареву указу прав: заповедные лета на Руси. Мужик должен возле господина сидеть без выходу, покуда государь Федор Иванович про Юрьев день не вспомнит. С беглым людом у господ разговор короткий. Вначале кнутом исполосуют, затем как должников на вечную кабалу посадят. Так и замучат, покуда вовсе ноги не протянешь. Нет, понапрасну беглые мужики в наше село подались. Уж лучше бы на вольные земли шли. У нас свои‑то страдники от княжьих неправд и тягот бегут. За два года до трех десятков из Богородского ушли… А про Митрия Капусту на селе наслышаны. Ратник он отменный, а в земле ничего не смыслит, да и пропойца, каких свет не видел…

Болотников поднялся с кряжа и заходил вдоль повети.

— Ну, так что, Исай Парфеныч? ‑ неторопливо переминался Семейка Назарьев.

— А вот что, мужики, ‑ теребя бороду, заговорил, посмеиваясь, Болотников. ‑ Митрий Капуста лютует, но и на такого лиходея есть капкан. Винцо любого зверя укрощает. Выручай, Афоня.

— Чего прикажешь, Исаюшка? ‑ закинув хомут под телегу, встрепенулся бобыль.

— Поскоморошничать тебе малость придется. А ну, пойдем в избу.

Возле одной захудалой избушки Митрий Флегонтыч увидел взъерошенного мужичонку, который лихо отплясывал вокруг телеги и весело напевал:

— Ходи изба, ходи печь,

Хозяину негде лечь!

Заметив на телеге пузатую ендову и бражный ковш, Капуста остановил коня, окликнул загулявшегося питуха:

— Чего село булгачишь?

— Загорелась душа до винного ковша, батюшка. Откушай со мной, милок. Наливочка у меня добрая, ‑ пошатываясь, заплетающимся языком приветливо проговорил Афоня.

Митрий Флегонтыч покосился на привязанного Карпушку и хотел было уже проехать мимо искушения. Но Афоня нацедил в ковш вина и так смачно крякнул, что Капуста не устоял и сошел с лошади.

— Что за праздник, братец?

— И‑ех, батюшка. Сколько дней у бога в году, столько святых в раю, а мы, грешные, их празднуем.

Митрий Флегонтыч подошел к телеге, и Шмоток угодливо протянул ему ковш.

— Пей досуха, чтоб не болело брюхо, батюшка.

— И впрямь, братец. Рада бы душа посту, да тело бунтует.

— Истину сказываешь, голуба. Не пить, так и на свете не жить, ворковал Афоня и снова ударился в пляс, озорно выкрикивая:

— Ходи в кабак, вино пей, нищих бей, будешь архирей!

Капуста гулко захохотал. Экий лихой мужичонка ‑ плясать горазд и на язычок востер. Митрий Флегонтыч потянулся ко второму ковшу. Афоня протянул ему ядреный огурец из миски.

— Где огурцы, тут и пьяница, голуба.

— Но, но! Меру знай у меня, братец. Не мужика ‑ дворянина честишь, погрозил бобылю кулачищем Капуста.

"Ну, слава богу. Дело сделано. После второго ковша Митрию не устоять. Дурману в ендову многонько подлил", ‑ довольно подумал бобыль.

— Бог любит троицу, ‑ деловито проронил Митрий Флегонтыч, нацеживая из ендовы третий ковш.

— Испей, испей, батюшка. Сделай милость да вот блинком закуси. Правда, не обессудь: на худом жите да на воде он замешан. Ну да блин ‑ не клин, брюха не расколет, ‑ усердствовал Афоня.

После очередного ковша Капуста качнулся возле телеги и, слабея, забурчал в бороду:

— Однако пьянею я, братец. Вовек такого крепкого винца не пивал, голова пошла кругом…