Горький хлеб (Часть 3)

- Зови немедля. Гордей мне надобен, - проговорил князь.

Гордей черен, дороден. Лицо округлое, глаза пронырливые, пушистая широкая борода до ушей. На нем суконная однорядка, опоясанная малиновым кушаком и сапоги из юфти с медными подковками.

- Засиделся ты что-то в Вологде, Гордей. Ишь как отъелся на княжьих харчах.

- Зря хлебушек не ем, князь, - с достоинством зачал приказчик и, расправив густую бороду, поведал князю о своем долгом сидении. - Не в одной я Вологде был. Наезжал в Псков да Новгород. По торгам ходил, в монастыри наведывался. Все изведал доподлинно и с торговыми людишками по рукам ударил. По двадцать алтын за четверть хлебушек теперь можно сбыть. Самое время приспело, князь.

Телятевский заметно оживился. Поднялся с лавки, заходил по палате, прикидывая в уме барыши.

- Вот за то хвалю, Гордей. Коли хлеб по такой цене сбудешь, награжу щедро.

- Все сполню, князь. Не впервой мне по торговой части ходить. Купчишки хитры, но меня промануть нелегко. Я их сам вокруг пальца обведу. Нашто башковит соловецкий настоятель - и того нашим хлебушком прельстил. На сто пятьдесят четей договорную грамотку составили. По двадцать два алтына за четверть обещал отец святой отвалить.

- В Соловецкий монастырь везти хлеб несподручно. Дороги туда дальние да и свейцы нередко пошаливают.

- Это мне ведомо, князь. Уломал я настоятеля. В договорной грамотке обязался он своими подводами из Вологды зерно в монастырь везти.

Андрей Андреевич подошел к поставцу, налил из ендовы в серебряный кубок фряжского22 вина и поднес приказчику.

- Пей, Данилыч. Заслужил.

Приказчик поклонился князю в пояс и осушил кубок

Когда Гордей вышел из палаты, Телятевеюий уселся за стол, придвинул к себе оловянную чернильницу и принялся черкать гусиным пером по бумажному столбцу.

Через полчаса князь отбросил перо. Получалось неплохо. А ежели за подвоз мужикам не платить - еще более будет выручки.

Телятевсюий довольный прошелся по палате. Душно, жарко. Распахнул слюдяное оконце, вздохнул всей грудью. Увидел, как от соседних хором выехал верхом на коне, окруженный оружными челядинцами князь Голицын. Поди, в Кремль снарядился. Андрей Андреевич усмехнулся. Цепко за старину князь держится, родом своим кичится. В Боярской думе посохом на меня тычет, бородой трясет, хихикает, купчишкой обзывает. Дожили-де, родовитые бояре в торговлю ударились, родовую честь свою порушили. Срам! Ну и пусть себе злословит. Вотчина у него хиреет на одном мужичьем оброке, без торговли нонче не уедешь. Теперь время не то. Вот и Масальскому говорю - закинь гордыню свою да боярщину увеличь, ниву мужичью прихвати, а хлеб на торги свези. Нет, упрямец, за дедовские порядки держится. А зря. На Руса города вон как вымахали, народу на посадах тьма - и хлебушек всем потребен.

На звоннице монастыря Николы Старого снова ударили тягуче в колокол. Андрей Андреевич перекрестился. Всю неделю по царевичу панихиду в храмах справляют. Трудно нонче Борису Федоровичу. Бояре в теремах шушукаются, козни плетут, на посадах людишки ропщут, недобрыми словами Годунова хулят.

В дверь постучали. Дворецкий вновь вошел в палату и доложил с поклоном:

- Князь Василий Федорович Масальский приехал. До твоей милости просится, батюшка.

Телятевский осерчал, прикрикнул на дворецкого:

- Сколь раз тебе говорить, Пафнутий, что князя Василия без доклада принимать.

- Прости, батюшка, мы все по старинке, отродясь так заведено, - задом пятясь к двери, виновато вымолвил дворецкий.

Князь Василий Масальский, оставив рогатый посох а углу, снял высокую соболиную шапку, широко перекрестился на киот, молвил:

- Здоров ли князь Андрей Андреич?

- Покуда бог милостив, князюшка, - весело отозвался Телятевский и шагнул навстречу другу старинному, облобызал троекратно. Усадил в кресло, спросил: - Какая судьба привела, Василий Федорович? Что-то реденько стал заглядывать. Только в Думе и видимся.

Василий Федорович - в белом атласном кафтане, опоясанном шелковым кушаком, в бархатных малиновых штанах и желтых, шитых по голенищу жемчугом, сафьяновых сапогах с серебряными подковками.

Князь зажал в кулак длинную курчавую бороду, закряхтел, заохал:

- Ну и времечко непутевое! Вон вчера в Думе все переругались. На весь государев Кремль шум подняли. И чего ему все неймется, боярину худородному?

- О чем речь, Василий Федорович? В Думе я вчера не был: государеву просьбу исполнял.

- А вот о чем речь моя. Не дело задумал боярин Борис Федорович. На ливонца царя подбивает. На-ко чего замыслил - Нарву на Варяжском23 море ему подавай! Двадцать пять лет покойный государь у ливонца море воевал, а проку нет. Наши деды и прадеды издревле в своих хоромах сидели. На Руси всего вдоволь, пошто нам Варяжское море? А Бориска одно заладил, что-де, без своих кораблей, моря и торговли с иноземцем - Руси не быть. Ишь куда хватил царев конюший24! К купчишкам переметнулся. Это они его прельщают, аршинники.

- Ну, а что бояре?

- Поди, сам ведаешь. Бояре бранятся. Море нам ни к чему. Нам бы сызнова в свои уделы сесть. Нешто худородному Бориске станем потакать.