Горький мед

Камни и кирпичи были не очень удобны для упражнений; я подвязывал к ним веревку, подбрасывал, выжимал, задыхаясь и покрываясь потом. Это была адски губительная система, но о существовании другой я и не подозревал. Хотелось поскорее сравняться в силе с Роговым любой ценой, и я, воюющий с камнями до седьмого пота, до изнеможения, наверное, походил в такие минуты на Сизифа, обреченного на вечные муки бесполезного труда.

На работе я тоже не упускал случая, чтобы не выжать то кирку, то десятифунтовый костыльный молоток. Рабочие посмеивались надо мной, подтрунивали:

— А ты, паря, скаты вагончика возьми да подкидывай. Сразу силачом станешь.

Благоволивший ко мне Юрко, удивленный моими манипуляциями с инструментом, подходил, спрашивал:

— Зачем ты это делаешь? Вот пошлют тебя на передвижку рельсов — тогда узнаешь, какая бывает гимнастика. Лета твои еще не для такой работы.

Я послушался и перестал жонглировать инструментом. Вероятно, от физической перегрузки я еще больше похудел, скулы заострились, но я все еще не рисковал выйти на новое соревнование с Роговым. Чувствуя, что руки мои намного окрепли, я более свободно переносил тяжести, ловко орудовал киркой и лопатой…

А вообще в поведении моем, в манере держаться появилось что-то новое, что останавливало внимание всех, кто еще вчера видел во мне только нескладного и застенчивого подростка.

Никогда не забуду одну декабрьскую морозную ночь, когда я впервые пережил нечто такое, что можно назвать опьянением трудом. Это был какой-то необычный восторг, что-то похожее на нервную лихорадку. Я тогда плохо разбирался в своих чувствах, но теперь такое душевное состояние могу сравнить только с вдохновением. Оно знакомо тем, кто когда-нибудь самозабвенно отдавался могучему ритму труда большой массы людей.

Внезапно среди ночи нас, ночевавших в путевой казарме, поднял на ноги сам артельный староста Андрей Шрамко.

— Хлопцы, скорей чухайтесь! — торопил он хрипловатым спросонья басом. — Вагончик — на путя! Грузите инструмент, домкраты! Живо!

— Да что такое? Что случилось, Андрей Петрович? — спросил ранее всех одевшийся и стоявший в полной готовности Василь Юрко.

— Крушение! — крикнул артельный староста и выметнулся из казармы.

— Крушение… Крушение… — подхватили рабочие.

За три минуты был поставлен на рельсы вагончик, погружены ломы, домкраты… Работали споро, без лишней суеты. Меня трясло не то от холода, не то от волнения.

Ночь была тихая, морозная, звезды сверкали неестественно ярко, точно их все время вздували, как угли. Чуть серела притрушенная молодым снежком железнодорожная насыпь да накатанные рельсы синевато поблескивали при свете звезд.

До места крушения было версты две. В те годы путевая техника была почти такой же, как и в прошлом веке при прокладывании первой российской «чугунки», — все работы велись вручную. Не было в распоряжении дорожных мастеров и артельных старост ни моторных дрезин, ни подъемных кранов. И это в то время, когда на многих европейских и американских железных дорогах многие путевые работы были механизированы.

Вагончик — маленькую съемную платформу на двух скатах — мы гнали до места крушения бегом. Я, чтобы согреться и унять нервную дрожь, состязался в скорости с неутомимо быстрым Юрко.

Артельный староста, бежавший вместе с нами, все время торопил:

— Живей, хлопчики, живей!

Но вот мелькнул впереди красный, словно кровью налитый, глаз ограждения, замаячила темная глыба паровоза и товарных вагонов. У длинного грузового состава уже собрались рабочие соседних артелей, явившиеся к месту происшествия раньше нас.

В тусклом звездном свете я пытался разглядеть поваленные, нагроможденные друг на друга вагоны, но ничего указывающего на большую катастрофу заметно не было. Паровоз, целехонький, стоял на рельсах и мирно посапывал паром. Оранжево-огненные блики, мигая, падали на полотно из поддувала. Из окна паровозной кабины выглядывал машинист в плоской форменной, сдвинутой на затылок, шапчонке. Держа в одной руке мазутный факел, возился у колес паровоза черный, как служитель преисподней, помощник машиниста и тыкал длинноносой масленкой в стальные сочленения дышл.

Я не сразу разобрался в деталях происшествия, и, лишь когда наша партия подошла с домкратами и ломами к сгрудившимся в середине состава рабочим, все стало ясно.

Из объяснений дорожного мастера, руководившего работой, я понял, что произошел обыкновенный сход с рельсов двух порожних товарных вагонов в середине состава.

К счастью, поезд шел медленно на подъем, сошедшие с рельсов вагоны не опрокинулись и не полезли друг на друга, а лишь спокойно проехали по шпалам саженей двадцать и порезав шпалы скатами, выперлись в сторону встречной колеи. Тут сцепление переднего вагона не выдержало, лопнуло, часть состава вместе с паровозом продолжала двигаться, а не пожелавшие катиться по рельсам вагоны остановились, и удерживали собой наиболее опасную в таких случаях заднюю часть поезда от возможного столкновения с передней.