Горький мед

— Какие есть, — поджал губы Риккардо, — не вам судить. В вашей стране тоже свои представления обо всем. И не думаю, что они мне бы понравились. Но я не стану вас учить, как жить. И не стану осуждать. Я даже вашу подругу не осуждаю. Она из другого мира. И все. Но вы мне кажетесь совсем иной, чем она. Простите, сеньорина, но что вас связывает?

— Я на нее работаю. Вернее, работала. Пока в мою жизнь не ворвался ваш хваленый благородный Эредья. Он умудрился всего за пару дней испортить мне жизнь. Это что, тоже рассчитанный шаг? Но при чем тут я? Я, кажется, перед ним ни в чем не провинилась. Просто не успела.

— Не надо так думать. Сеньор Эредья вернется из Мадрида завтра утром и будет здесь, он объяснится с вами. Я думаю, что…

— Что?! — почти выкрикнула Полина. Обида и горечь жгли ее изнутри, она чувствовала, что задыхается. — Что он может мне сказать?!

— Я не знаю. Но вы судите сгоряча. Подождите, прошу вас.

Она вскочила и как ужаленная вылетела из этого уютного домика в благоухающий уже не розами, а полынной горечью сад. Она неслась по дорожкам, не видя перед собой ничего. Сегодня же, сегодня она постарается отсюда уехать. Она больше не хочет, не может тут оставаться! У нее хватит денег. Она поменяет билеты. В крайнем случае, поговорит с Логиновым. Он ей поможет. Не может не помочь! И они вместе покинут этот проклятый рай, в котором всем заправляет змей! С нее достаточно.

Она бегом взлетела по лестнице, пробежала по длинному коридору в свою комнату, а там повалилась на кровать, где предусмотрительная Лусия уже сменила белье, и разрыдалась. Она плакала так самозабвенно, что даже не услышала, как вошел Олег.

— Что с тобой, маленькая моя?! — Он положил руку ей на плечо и повернул к себе ее заплаканное лицо.

— Ничего! Ничего! — Она стала тереть глаза, но слезы все катились и катились по щекам.

— Успокойся, все в порядке. Я с тобой. — Олег гладил ее по вздрагивающей от рыданий спине.

— Я такая дура! — крикнула она. — Олег! Увези меня отсюда!

— Увезу. Тем более что я не смогу здесь представлять интересы Акулины. Я это понял в Мадриде. Тут у нее неплохой адвокат. Пусть он разбирается. Я бы ей советовал отказаться от всех притязаний и удовлетвориться тем, что ей оставил Васкес. Но она уперлась. Это так на нее не похоже. Акулина всегда была разумной женщиной, она понимала, за что стоит ломать копья, а что заведомо проигрышно. Но тут уперлась, как ослица. Мне кажется, она не столько хочет отсудить опекунство над мальчиком, сколько насолить Эредья, что очень серьезно, и я не хочу в этом принимать участие. Не люблю проигрывать. Тем более на чужой территории.

— Я так виновата перед тобой! — всхлипнула Полина.

— Все хорошо, успокойся. Главное — ты поняла, что ошиблась. Просто ошиблась. И ничего больше. Я так и буду это воспринимать. Полина, скажи, девочка моя, почему это случилось? Я тебе неприятен?

Она ничего не ответила, а просто вцепилась в лацканы его безупречно стильного пиджака и уткнулась лицом в его грудь.

— Все. Успокойся. Ты такой ребенок! Как можно играть чувствами ребенка? Я не понимаю! — Он обнял ее и стал убаюкивать действительно как обиженную девочку. — Я с тобой. Завтра же мы отсюда уедем, и ты забудешь всю эту дикую историю, как страшный сон. Я уже поменял билеты. Риккардо отвезет нас в аэропорт, и мы улетим домой. А Акулина пусть делает что хочет. Я попытался с ней поговорить, но она ничего и слышать не хочет.

Полина кивнула, всхлипнула в последний раз и успокоилась.

— Тебе нужно поспать. Я скажу, чтобы тебя не беспокоили.

И как будто в подтверждение его слов в дверь осторожно постучали.

— Сеньорина Полина? — раздался за дверью голос Лусии. — Я хотела…

— Уйдите! Она спит. И прошу вас, оставьте ее в покое! — выкрикнул Олег, и тут же Полина услышала за так и не раскрывшейся дверью удаляющиеся шаги.

— Скажи Акулине, что ее дело безнадежно, — прошептала Полина, которой вдруг и в самом деле безумно захотелось спать.

— Я уже говорил. Ты что-то знаешь?

— Нет, ничего. Олег, пожалуйста, оставь меня сейчас. Я должна немного поспать. Потом поговорим. Ладно?

— Конечно, — заверил Логинов, укрывая ее покрывалом. — Спи, моя маленькая.