Горький принц (ЛП)

Я схватил нож и вонзил его в бедро. “Фуууук”, - закричал он. “Пожалуйста, прекрати. Прекрати, мать твою”.

Я приблизила к нему лицо, холодно улыбаясь. — Ой, я скучала по твоему крошечному члену.

Затем я снова опустил нож, на этот раз прямо на его член. Его крики были такими высокими, что чуть не пронзили мои барабанные перепонки. Следующим я перешел к его яйцам, ударив сначала левой. Он захлебнулся бульканьем, и я вскочил и отступил назад как раз в тот момент, когда его вырвало.

Море крови растеклось вокруг него, когда он дернулся, обмякнув в кресле.

Он не переживет этой ночи.

— Оба сказал, что ты привел девушку в ее ресторан.

Приветствие моей матери сразу же привело нас к цели ее визита. Я не удивился, обнаружив ее у своей двери до того, как над горизонтом забрезжил рассвет. Или тому, что она услышала о Рейне. Я просто был удивлен, что это заняло у нее так много времени.

Одетый только в спортивные штаны, я открыл дверь, чтобы впустить ее. Я лег спать всего полчаса назад, готовый проваляться всю ночь — или, скорее, день — после полного фиаско, когда мой бывший друг накачал Рейну наркотиками. Если и существовала такая вещь, как неподходящее время, то это было именно оно, но я никогда не смог бы сказать об этом своей матери.

“ Это единственная причина, по которой ты в Париже? — Спросил я.

Она кивнула и вошла, ее шаги были короткими в розовом кимоно, когда мои мысли неохотно переключились на Рейну. Казалось, у нее и моей матери было что-то общее. Они оба были очарованы этим цветом.

Мама оценила мою новую квартиру в центре Парижа. Первые лучи рассвета замерцали над городом, обозначив достопримечательности. Только я знал, что квартира Рейны находится всего в двух кварталах отсюда.

Я купил его всего несколько месяцев назад, и это был первый визит моей матери в Париж. Расположение было частью моего грандиозного плана. Я бы подобрался поближе к моей коричной девочке, а потом использовал бы ее против ее ублюдочного отца, получив доступ к его сейфу. Мы с Данте годами безуспешно пытались найти сейф Ромеро, и отчаяние нашей матери росло из-за документа, который, как она считала, у него был.

— Хочешь кофе, мама? — спрашиваю я.

“ Я бы предпочла выпить чаю, ” ответила она, направляясь на кухню. Черт, если бы она устраивалась поудобнее, это был бы более долгий разговор, чем я был в настроении прямо сейчас. “Хочешь, я сделаю это?”

Я покачал головой. — Нет, дай мне секунду, и я сделаю это.

Я пошел в спальню, достал простую белую футболку и натянул ее через голову, затем вернулся на кухню и обнаружил, что мама уже достает мой кюсю — традиционный японский чайник.

“ Мама, позволь мне. ” Я взяла у нее кофейник. “ Садись. Полагаю, ты не хочешь ”Эрл Грей".

Ей никогда не нравился магазинный чай.

— Я бы предпочел сенчу.

Я улыбнулся. — Ладно, пусть будет сенча.

“Начни с добавления листьев в заварочный чайник”, - инструктировала она, когда я начала готовить. Я не смогла удержаться от удивленного вздоха. Я готовила этот чай для нее сотни раз, но она все равно не могла удержаться и выдала пошаговые инструкции. “Одна чайная ложка на чашку. Затем добавьте кипятка. Настаивай его всего одну-две минуты.

Мама была большой поклонницей чакай, чайной церемонии, которая ритуализировала подачу чая. Она, как и большинство моих японских родственников и друзей, считала, что подача чая — это форма искусства. В моей семье это было просто чем-то, что делало маму счастливой. Вероятно, из-за моего воспитания в Италии.

Пока она читала инструкции, которые укоренились во мне, мои мысли вернулись к Рейне. Печальная правда заключалась в том, что когда я был рядом с этой девушкой, я был склонен забывать о своем плане, о своей матери и обеих наших семьях. Может быть, она околдовала меня, как ее мать околдовала Томазо Ромеро. Это было то, что я часто говорил себе, пытаясь понять, почему он пообещал жениться на моей матери только для того, чтобы бросить ее и жениться на Грейс Бергман. Ну, это, а еще был тот факт, что она была всемирно известной кинозвездой.

Бог, Будда, Ками — боги Синто, которых почитали мои японские предки, — должно быть, смеются надо мной, потому что это придало Рейне самую совершенную, красивую форму, какую только может пожелать любой мужчина на этой земле.

С того момента, как наши пути снова пересеклись, что-то в том, как она смотрела на меня, пробудило во мне глубокий, нервирующий огонь.

Я бы солгал, если бы сказал, что мне не понравилась ее непримиримая, спокойная сила. То, как она беззастенчиво пригласила меня поужинать. То, как она смотрела на меня, не стесняясь. И черт возьми, если бы это не вызывало у меня дерьмовый зуд. Мягкость в ее глазах напомнила мне кобальтово-голубые небеса и была оазисом, который приносил странный покой и удовлетворенность. Такого я никогда не знал.

И ее румянец… один этот румянец на ее щеках возбудил меня, что было неправильно, учитывая ее возраст и то, кем она была. И все же я был здесь, думал о ней, как будто это была моя работа, все время претворяя в жизнь свой план использовать ее для уничтожения ее отца.