Горький шоколад 2. Из пепла

– Кукла? Да, слухи ходили, но в поле зрения не попадала. Последняя афера Костаниди была с землей на побережье, он скупил тут огромные территории, сейчас, в связи с подготовкой к Олимпиаде, он бы озолотился. Но все получили его наследники, вот там была какая-то женщина. Но она здесь никогда не жила, полька из Украины. Второй наследник – его заместитель по охранному агентству, Максим Авдеев, они из одного детдома. У него, как я понимаю, к вам никаких вопросов быть не может. Поэтому накопать здесь вы ничего не сможете. Авдеев сейчас зам генерального акционерного общества, какие-то там технологии. Строят отели на той самой земле, уважаемый человек, вхож во все высшие круги.

Дэн все же поехал на кладбище, постоял перед помпезным памятником из черного мрамора, изображающим Костаниди в полный рост, с упрямым взглядом из-под бровей и силуэтом гор на заднем плане. Что хотел Дэн от него услышать? Всё, всё напрасно.

Вернувшись в гостиницу, достал из бара бутылку виски, включил телевизор. Мужики сперва пытались его разговорить, потом ушли, явно в бар, продолжать борьбу за девушку. Дэн пил без закуски, один. Курил на балконе, ушел, потому что начали ругаться соседи. Опять пил и думал.

В темноте уже решил прогуляться, надо было забрать парней из бара, заказать билеты и возвращаться домой. Почему-то от мысли о возвращении сердце сжималось, и хотелось завыть. Он бродил по темным аллейкам, выбирая самые пустынные. Неожиданно, его с обоих сторон подхватили крепкие руки.

– Тихо, господин Нейман. С вами хотят поговорить. Вы сейчас молча и спокойно идете с нами, садитесь в машину, и мы едем. Потом мы вернем вас сюда же.

Парни были в белых брюках и черных рубашках-поло, в темных очках, и вели его довольно быстро. Кричать было глупо, страха, что его убьют не было. Может, он где-то в душе на это надеялся, заплатить по счетам, и не мучаться, задыхаясь от боли по ночам.

В машине его усадили на заднее сиденье, профессионально быстро проверив наличие оружия, стиснули широкими плечами с обоих сторон. На выезде из города велели завязать глаза. Ехали долго, но судя по количеству поворотов – просто крутились, чтобы он не мог определить местоположение. Машина затормозила, въехала во двор. Охранники вышли, и придержав дверь, велели выходить, не снимая повязки.

Они вошли в дом, его вели так же под локти, потом он услышал стук в дверь и голос:

– Босс, мы его привезли, как вы сказали. – Ответа он не услышал, но его ввели внутрь, усадили на кресло и сняли повязку.

Он увидел кабинет, погруженный в полумрак, на столе стояла лампа, в лучших традициях допросов НКВД, направленная ему в лицо. За лампой кто-то был, но разглядеть лицо было невозможно.

Хриплый и какой-то скрипучий шепот отпустил охранников, и когда двери закрылись, спросил у Дэна.

– Ну, и зачем ты приехал?

– Я хотел встретится с Ником Костаниди.

– Я слушаю тебя, встретился, и что? – В голосе был слышан сарказм, и какое-то презрение.

– Вы? Мне сказали, что вы умерли, я был на кладбище…– Дэн растерялся, он ожидал всего, только не разговора с «покойником».

– Я умер, но как видишь восстал из мертвых, чтобы получить у тебя ответ. Так скажи мне – почему?

– Что почему?

– Почему ты убил её? Ты же вроде как «любил» её? Она же, как собачонка за тобой побежала, декабристка блин, в Сибирь. Она же тебе все отдала, душу, жизнь, деньги? Тебе было мало? – На столе мелькнули руки в черных перчатках.

– Я…я… не убивал. Хотел отмстить, они моего брата убили, надо было остановиться, а я … не смог. – Оправдываться в том, в чем сам себя признал виновным, было глупо.

– Что – именно Оксана? Убила твоего брата? Сама, своими руками? Как ты её, сам своими руками толкнул в эту реку? Я знаю все обстоятельства того дела, всегда знал. Девчонка – лохушка, мимо проходила. Бежала всю жизнь, как черт от ладана. Признайся, бабла стало жалко? Ты ж ведь, сука, не пришел, не сказал глаза в глаза, когда узнал. Не спросил, не поговорил. Ты ж год знал, с ней спал, а сам готовился, чтобы наверняка уничтожить. Ну как, как они тебе, эти иудины бабки? Спишь, говорю, хорошо, тварь?

Дэн давно уже корчился от боли в кресле, а голос все шептал и шептал, скрипел прямо в мозгу, ввинчиваясь в сердце.

– Не вздумай мне тут сдохнуть, мразь. Монте-Кристо, блин, сибирского разлива. Что ты хотел от меня? Что я хотел, я забрал. Ты взял чужое – чужую женщину, но не сберег, за это заплатил. И еще заплатишь. А ты-то зачем приехал?

– Сдохнуть, я уже хочу только сдохнуть.

– Так петля в руки, и вперед. Или ты и это хочешь чужими руками получить? Нет, я руки об тебя марать не буду. Живи, тебе жить будет больнее, чем сдохнуть. И помни. Помни.

Хозяин кабинета нажал видимо какую-то кнопку, потому что в кабинет вошли двое его сопровождающих.

– Увезите его, да высадите на пляже, где-нибудь километров за десять до города. Пусть погуляет, сучонок, проветрится, а то бухать много ума не надо.

Дена подняли, потащили к дверям, он почти не мог шагать.