Горький шоколад

Хотя Денис и разговаривал с ней при встрече, но никогда не звонил первым. И до метро они больше не ходили: после уроков он оставался в институте, а зачем – Маша не знала. Да и что вообще она про него знала?

Денис Терентьев, двадцать три года, с темными глазами и печальным прошлым, которое не дает покоя. Но одно дело – прошлое семьи, и совсем другое – личное прошлое. «Быть может, у него есть жена?» – задавала себе вопрос Маша. И тут же ответила: «Так пусть разведется!», разве страсть не оправдает любое преступление; только со стороны можно судить, вспоминая афоризмы, а когда человек стал частью тебя – тут уже «иная логика и иной закон». Хотя Маша, конечно, не представляла такой ситуации.

Первая лекция сегодня закончилась поздно, Лукомского охватил непонятный энтузиазм и он цитировал «Полтаву» Пушкина так долго, что конца, казалось, не будет. С задних парт уже посвистывали, кто-то намеренно громко чихнул и спросил: «не найдется ли платочек», а Лукомский все читал, читал и читал…

– Борис Витальевич, – подняла руку староста, – у нас скоро начнется другая лекция. А сейчас перерыв.

– Кончаю, кончаю, – ответил Лукомкий и продолжил, – вожди спокойные глядят, движенья ратные следят…

– Он точно со сдвигом, – определила Таня и тут же, повернувшись к Маше, спросила: «Слышь, а почему ты не ходишь теперь в Макдоналдс?»

В результате, от перемены осталось минуты три.

Как только Лукомский замолчал, Маша встала и выскочила из аудитории. Три минуты. Она не представляла, как протянет следующую пару, если не увидит сейчас Дениса; первую перемену они обычно проводили вместе, гуляли во дворе или сидели на лавке второго этажа возле библиотеки. Библиотека в этот час была еще закрыта, и мимо почти никто не ходил.

Маша прошла по коридору, потом спустилась вниз. Застегнула пальто и вышла на крыльцо. Дениса нигде не было. Она сбегала в соседний корпус. Но и там, мелькали перед глазами лишь незнакомые студенты. Каждый был занят и весел, а к автомату с кофе стояла большая очередь.

Пришлось вернуться.

– Между прочим, – сказала Таня, – Лукомский еще не кончил, когда ты вышла.

– Ну и что?

– Э, культура. Я же хотела поговорить с тобой.

– О чем?

– Про Макдоналдс и про Санчо.

«Ну, ничего, ничего, ведь впереди целый день, он мог проспать, а может быть, еще что. Перестань, Маша, поговори со своей подругой. Посмотри вокруг себя. Улыбнись. Сегодня солнечное утро. Все будет хорошо. Не строй трагедий, не строй».

– Ты ведь заметила, что Санчо… И вот что по этому поводу я хочу сказать…

– Тише! – обернулись с передней парты.

Преподаватель, молодой с длинными желтоватыми волосам, разделенными на ровный пробор (за это его все любили), подошел к кафедре и началась лекция по социологии.

«Все будет хорошо», – твердила Маша, а сама ощущала, как внутри что-то мучительно покалывает, будто только что она проглотила лезвие. Боль предчувствия.

И точно, Дениса в этот день не было в институте. Не было его и на другой день, и на третий. И сотовый телефон молчал. Гудок за гудком. Пустота.

15.

Неизвестность страшнее всего, ночью Маша не могла заснуть. Она слышала, как в трубах, между этажами, журчит вода. Было очень холодно. Около трех она встала, пила чай с сахаром, но согреться так и не удалось.

Странно, что отопление до сих пор не включили. Пора бы. Завернувшись в одеяло, она прилегла на край дивана, прижала к груди руки и закрыла глаза. Вечный лед. Снега блестели от бледного пятна солнца, дул ветер с океана, и льдины вздымались, голубоватые, точно вены. Сталкиваясь друг с другом, льдины трещали, и вода под ними была землисто-черная, Маша знала: ей нужно как-то выплыть. Сделав усилие, она схватилась за льдину и тут же отдернула руку. Костер. Красные блики, незнакомые лица, обугленные волосы и вместо глаз – пустые впадины, сгоревшие люди лежали в ряд, некоторые закрывали голову руками, ставшими тонкими и черными, точно зола, другие сгорели совершенно, и человек угадывался лишь в горстке пепла. «Не хочу!» – отодвинулась Маша, но пламя было внутри нее, горстями она вырывала и отбрасывала, и на миг все тогда озарялось алым. Обжигая пальцы, она пыталась сорвать с себя одежду. Она задыхалась.

…Утром Маша поняла, что заболела, померила температуру и осталась дома. Приятно было лежать и ничего не делать. Чуть позже она встала, съела ванильный творожный сырок и запила его горячей водой. Включила музыку, давно не слушала, но старые знакомые мелодии показались настолько пресными и тоскливыми, похожими на бесконечную жалобу, что хоть из окна прыгай.

Несколько раз звонил домашний телефон, но Маша не подходила. На всякий случай, отключила и мобильный. «Каждый человек имеет право раз в год выйти из водоворота событий», – тут же придумалась красивая фраза. И, совсем некстати, другая: «Интересно, я тоже умру когда-нибудь?» Впрочем, видимо, именно так. Не об этом ли скрипичные сонаты.

А по лестнице кто-то все ходил, и двери тяжело хлопали.

16.