Горький шоколад

А мама… Мама вообще верила в светлое будущее, наивной была. Ждала коммунизма. Дед смеялся над ней. «Ох, Ирка! Какая ж ты все-таки дура! Нет, и вправду – веришь в победу социализма? Да ты понимаешь, что так не бывает? Чтоб все равны и все поровну? Да, мозгами ты в Дусю пошла, – разочарованно кряхтел дед. – Не повезло… Ты еще в партию вступи! Я в твою сторону тогда вообще не посмотрю!»

Мать всерьез обижалась, краснела от обиды и злости и махала на деда рукой: «Да хватит уже! – И тихо добавляла: – Сам ты… старый дурак!»

Ладно, хватит воспоминаний. Леля умела себя остановить. А то станешь себя жалеть, лучше точно не будет.

Так. С первым пунктом почти разобрались. Нет, не так: начали разбираться. И появилась надежда.

На работе она провела весь оставшийся день до позднего вечера. Садясь в машину, подумала, как голодна, и о том, что дома нет ни крошки, совсем! Даже деревянное овсяное печенье догрызла с утра. Значит, в магазин. А может, зайти поужинать? Глянула на часы: нет, поздновато. Доехать, сесть за столик, сделать заказ и ожидать. Нет, не пойдет! Устала. Значит, в магазин и домой.

Но у метро увидела веселую, кривоватую желтую букву М и припарковалась. «Макдоналдс». Вредно – аж жуть. И вообще, смешно: взрослая тетенька, такая деловая, хорошо одетая и явно небедная – и в эту шарашку! Да и черт с ним! В конце концов, быстро, вкусно и горячо – вот это главное. И, с упоением жуя многоступенчатый бутерброд с котлетой и сыром, вспомнила Галочку: вот кто бы ее осудил!

Усмехнулась и запихнула в рот пучок жареной картошки. Боже, как вкусно! Нет, определенно, добавляют туда какой-то наркотик, точно! Подсадили весь мир на эту иглу!

Дома, сбросив пальто и сапоги, плюхнулась в кресло – набрать своих?

Слово это выскочило само собой, сама удивилась! Конечно, свои! Галочка тоже попала в это число. Потому что на ней… Ну, все понятно – сейчас держится мир! Их с мужем мир и спокойствие. Галочка – это стабильность. Порядочность и доверие. Спасибо.

Позвонила. Галочка отчитывалась ровным и бесстрастным голосом, хвалилась успехами:

– Гуляли! Целый час были в парке. Ты ж помнишь, парк прямо под окнами! Представляешь, все листья ковром под ногами! Желтые, красные – красота! Немного ходили, сидели на лавочке. Да, конечно, устал, не без того. Но сам, своими ногами! А как у тебя? Что-то проясняется? Ой, слава богу! Ты ведь такая умница, Лелька!

На сердце было почти спокойно. Легла, приговаривая: «Главное – выспаться! Главное – силы! Вот их-то мне и не хватает».

Ждала звонка от Катьки – не дождалась. «Ха! Чему удивляться? Что выросло, то выросло. Сама виновата. Была бы только здорова и счастлива… дурочка эта… моя. Все бы были здоровы. А счастье – это вам я обеспечу».

«Много на себя берешь», – мелькнуло в голове.

Много. Да. Так получается, уж извините.

«Много брала» всегда. А однажды, когда попыталась пожаловаться деду, услышала:

– Ну, во-первы2х, – дед говорил именно так, – сама виновата! Выбрала себе такого…

– Какого? – тут же взорвалась она.

– Какого? – переспросил дед и на секунду задумался. – Да кислого, вот! Точнее – подкисшего. А во-вторых, – дед снова замолчал и тяжело вздохнул, – Лелька, таким бабам, таким вот, как ты, красивым и сильным, всегда не везет с мужиками! И как так выходит? Сам не пойму!

Леля не на шутку вскипела:

– Ну так! Почему «кислый» – это во-первых? То, что не шебутной и не «деловой» – не такой шустрый, как ты? Во-вторых, почему это «таким не везет»? Лично мне повезло! И ты не старайся! – Она повысила голос: – Не старайся меня убедить в обратном! – И продолжала ворчать: – Кислый? А какой должен быть? Сладенький, что ли?

– Не-е! – улыбнулся дед. – Должен быть… ну, чуть с горчинкой! С перчиком, с чесночком! Чтоб сила чувствовалась и дух пробивался! И имя твоему благоверному неправильно подобрали – какой он Виктор? Какой победитель? Так, кролик! Всю жизнь просидит за твоей неширокой спиной! Если ты, Лелька, его, конечно, не бросишь! – И дед засмеялся.

Она разозлилась:

– Весь огород и скотный двор перебрал? Перец, чеснок, кролик?

Дед крякнул с досады и махнул рукой:

– Жизнь твоя, Лелька! Твоя – не моя.

И спор тот, обычный и очень привычный, она тогда прервала – дед в ту пору был уже слаб и плоховат.

Нет, в глубине души – в самой-самой глубине – все понимала и с дедом была почти согласна. Но признаться себе в этом боялась! «Еще чего! У меня все хорошо», – повторяла она.

И кажется, так усиленно себя убеждала всю жизнь, что почти убедила. Спала как убитая. Утром, почти в девять (боже, какой кошмар!), еле разлепила глаза – вот ведь уснула! Подивилась почти несмятой простыне и подушке – обычно обе эти «дамы» были скручены почти что в узлы. Выходит, спала крепко и почти не вертелась.

Тут же вскочила, всполошенно забегала по квартире, на ходу выпила кофе, сделала несколько звонков. Потом ругалась с вялым Вовой, одной рукой красила глаз, второй листала новости в интернете. Глянула на часы и набрала Германию.

Галочка говорила четко, по делу, не утомительно, ровно так, как и следовало отчитываться перед… работодателем или шефом. Леля даже смутилась: