Горький ветер свободы

Мы въехали во двор; один из солдат, спешившись, взял мою лошадь под уздцы. Я тоже послушно спустилась на землю и, когда меня позвал Данте, равнодушно последовала за ним.

Вошли в армон. Прохладно. Потолки высокие. А сам зал не слишком большой. Впереди лестница. Широкая, но кверху сужается. Солдаты отстали: их собирались расположить в другом здании. Остались только Данте, Ренцо, Карталь и я, явно чужая на этом празднике жизни. А также подоспевшие к прибытию хозяина слуги. Карталя уже провожали вверх по лестнице, вероятно, в предоставляемые ему покои. Предварительно они с Данте договорились встретиться через полчаса для подписания договора. Видимо, с таким важным делом тянуть дольше необходимого не хотели.

Наконец, Данте повернулся ко мне.

– Сандра, нам надо переговорить… – начал было он, но тут к нему подскочил какой-то молодой человек, очень высокий, в очках и с кипой бумаг, которые он буквально прижимал к сердцу.

– Дон Данте, рад приветствовать вас на родине! – быстро заговорил он. – Прошу меня простить, но это очень срочно. Вы долго отсутствовали, и у нас накопились дела, в которых совершенно необходима ваша подпись. А главное, полковник Фернандес прибыл полчаса назад со срочным сообщением. Если с подписями еще можно подождать, то я боюсь, что полковник.

Юноша, кажется, мог бы долго еще продолжать, но Данте его прервал.

– Понял, понял, – не без раздражения, но в то же время достаточно благодушно кивнул он.

Снова повернулся ко мне, в задумчивости прикусил губу, потом поманил к себе человека лет сорока из местных. По манере держать себя я определила в нем дворецкого и, как вскоре выяснилось, не ошиблась. Данте что-то коротко ему сказал – видимо, дал распоряжения на мой счет; во всяком случае, оба в какой-то момент посмотрели на меня. Меж тем молодой человек, прижимавший к груди бумаги, умудрился сложить руки в молитвенном жесте, после чего устремил тоскливый взгляд на висевшие справа от лестницы часы.

– Наш разговор состоится, но позднее, – сказал мне Данте и, дав Ренцо знак следовать за ним, поспешил наверх за уже взлетевшим по ступенькам юношей.

Ренцо доброжелательно мне подмигнул и тоже зашагал на второй этаж. Дворецкий молча показал направление. Я равнодушно проследовала в указанную сторону.

Мы вышли в коридор, добрались до другой лестницы и начали спускаться. По-прежнему пребывая в состоянии апатии, я не сразу сообразила, что происходит. Просто бездумно брела туда, куда указывал дворецкий. И только увидев дверь с решетчатым окошком, подозрительно напоминающую вход в тюремную камеру, заметила следующего за дворецким стражника. На каком этапе он к нам присоединился?!

Не успела я толком испугаться и оказать хоть какое-то сопротивление, как меня затолкнули в камеру и заперли дверь. Я осталась одна в маленькой полутемной комнате. Кое-какой свет все-таки проникал через высоко расположенное и тоже зарешеченное окошко. Видимо, оно выходило наружу над самой землей. На полу – один лишь тонкий матрас. И еще небольшое углубление, о назначении которого нетрудно догадаться. Больше ничего.

Я не стала плакать, нет. Вообще со времени похищения я не проронила ни слезинки. Вместо этого я расхохоталась. Громко и не сдерживаясь. Навзрыд. Потом, резко перестав смеяться, бросилась к двери и забарабанила в нее изо всех сил. Никакой реакции снаружи не последовало, но я ее и не ждала. Отступила от двери, а потом, вернувшись, изо всех сил толкнула ее плечом. Еще и еще.

Конечно, даже в тогдашнем своем состоянии я отлично понимала, что не сумею выбить дверь. А если бы даже сумела, толку от этого было бы немного. Но дело было не в этом. Люди думают, что бьющаяся в окно муха безмозгла и потому не понимает, что перед ней – стекло. Но что, если дело совершенно в другом? Что, если она прекрасно понимает, что наружу не выбраться, но просто не хочет продолжать жить в душной закрытой комнате? И предпочитает разбиться о стекло, лишь бы не оставаться запертой в этой ловушке?

Кажется, я разорвала рукав. Кажется, разбила руку в кровь. Один раз даже ударилась головой. Несильно: все-таки сработал инстинкт самосохранения. Боль немного помогла отключиться от эмоций. А потом они как-то разом схлынули.

К тому моменту, когда за дверью камеры зазвучали голоса, я лежала на матрасе спиной к выходу и смотрела в стену.

– Если не будешь отпирать быстрее, я оторву твои кривые руки! – Голос Данте звучал приглушенно из-за запертой еще двери.

Ключи зазвенели как-то очень нервно и продолжали позвякивать так еще достаточно долго. Наконец дверь распахнулась. В камеру вошли. Кто именно, я не видела, поскольку продолжала лежать без движения, глядя в одну, произвольно выбранную точку на стене. Уже потом я узнала, что вошедших было трое: Данте, дворецкий и давешний стражник. Именно он так долго боролся с ключами.

– Сандра! – позвал Данте.

Я не пошевелилась.

– Спит? – тихо спросил он, потом подошел ближе и легонько потряс меня за плечо.

– Сандра!

Я снова никак не отреагировала, но он увидел, что у меня открыты глаза. И не только это.