Горький ветер свободы

И вот наступила моя очередь.

– Эй, ты! – крикнул боцман.

Он так и не удосужился выучить наши имена, хотя за те десять дней, что длилось путешествие, времени для этого было предостаточно. Но, право слово, не зовет же рыбак по имени пойманных карпов!

– Иди сюда, твой черед. И юбку разгладь!

Он говорил на нашем, северном, наречии, поскольку понятия не имел, что я понимаю арканзийский язык. А я не спешила восполнять этот пробел в его знаниях. И теперь, подняв голову и сделав лишь один шаг вперед, выступая из группы сбившихся в углу женщин, громко сказала все на том же северном наречии:

– Не пойду.

От внезапного отказа боцман оторопел, даже ненадолго застыл на месте и молчал, словно у него язык прирос к нёбу. Впрочем, от этого недуга он быстро избавился.

– Иди сюда, шалава!

Вообще-то он использовал несколько иное слово, значительно более грубое, но я, пожалуй, не стану его переводить.

Зрители не понимали произносимых нами слов, не считая употребленного боцманом ругательства, но общий смысл происходящего начал доходить до них достаточно быстро. Публика оживилась, толпа придвинулась к возвышению.

– Не пойду, – снова спокойно повторила я, и только глаза мои смотрели дерзко, с вызовом, даже с ненавистью.

– Ты немедленно сделаешь все, что я тебе скажу, – с не меньшей ненавистью объявил Черный, – иначе я прямо сейчас возьму тебя за волосы и протащу по площади.

– Попробуй!

Я специально сделала еще один шаг ему навстречу, показывая, что не боюсь и понимаю всю нелепость угрозы. Конечно, у него хватит сил, чтобы исполнить обещанное. Но что толку? Ведь таким образом он лишь продемонстрирует собственную неспособность заставить рабыню подчиниться. А значит – собственную несостоятельность.

– Иди сюда! – рявкнул он, теперь уже по-арканзийски.

И все-таки схватил меня, правда, не за волосы, а всего лишь за руку.

Я плюнула ему в лицо. Отвратительный поступок. Грязный, неэстетичный, недостойный. Но разве сейчас это имеет значение? Проведя больше недели в раскачивающейся деревянной камере, пропахнув рыбой, а потом и блевотиной, разом утратив все, что было у тебя в этой жизни, станешь ли задумываться о таких мелочах, как эстетика?

Даже не знаю, достиг ли мой плевок цели, но унизительности произошедшего было достаточно. Тем более что публика отчаянно заулюлюкала. Не думаю, что кто-нибудь из присутствующих всерьез был на моей стороне, но посмеяться над пиратом многие были не прочь. Мои недавние подруги по несчастью отступили подальше, рискуя свалиться с помоста, но всем своим видом демонстрируя, что они вовсе не со мной, что это я одна сошла с ума, они же не имеют к происходящему ни малейшего отношения.

– Ах ты тварь! – разозлившись не на шутку, боцман выхватил из-за широкого кожаного пояса длинный нож.

А я в очередной раз шагнула ему навстречу, ибо только этого и ждала.

Существуют категории людей, которые не годятся на роль рабов. Любой пират-работорговец знает это наверняка. Одни тяжело больны и оттого не способны выполнять даже самую элементарную работу. Другие сходят с ума от выпавшего на их долю несчастья. Третьих полностью парализует страх – настолько, что перекрывает даже инстинкт самосохранения. Четвертые же просто не согласны мириться с новой действительностью. Не согласны до такой степени, что предпочитают пойти на смерть. Я относилась именно к их числу.

Во всех этих, прямо скажем, достаточно редких случаях результат был один. Пираты не считали нужным возиться с негодным товаром. В любом улове попадается гнилая рыба. В любой партии товара обнаруживается брак. Рабов, проявивших свою непригодность, незамедлительно убивали. Во-первых, для того, чтобы избавиться от ненужной долее обузы. А во-вторых, для устрашения остальных. Видя, какая участь постигает непокорных, другие рабы лишний раз подумают, прежде чем проявить характер.

– Гнусный недоношенный ублюдок, без сомнения ненавидимый даже собственной матерью, – сказала я, с легкостью выдерживая взгляд боцмана и почти улыбаясь. Преследуя разом две цели: окончательно доказать свою непригодность и довести Черного Пирата до белого каления.

Мне удалось и то и другое.

– Ах так? Сама выбрала свою судьбу!

И он занес надо мной руку с ножом. Да, выбрала, и именно сама. И ты не смог отнять у меня этого права. Потому что я не раб, а все-таки человек, пусть даже знак красного дракона навеки оплетает теперь мою ладонь.

Я не испугалась и даже ни на дюйм не отстранилась. Еще мгновение – и вожделенная сталь коснется наконец моего сердца. И остановит его, остановит в тот момент, когда оно еще бьется в ритме, заложенном свободным человеком.

Но в этот самый момент с площади неожиданно раздался мужской голос:

– Стой! Я ее покупаю.