Горький вкус любви

Я швырнул тряпку на стол и демонстративно протопал из зала в кухню. Там я вымыл руки и стал молоть кардамон и кофе. Наш повар, йеменец, стоял рядом со мной с кофейником в руках и ждал, когда я насыплю туда ароматную смесь.

Джасим вошел в кухню со словами:

— В какие это игры ты играешь, хотел бы я знать?

Я проигнорировал его, вырвал кофейник из рук повара и налил туда воды.

— Насер, я с тобой разговариваю, — с нажимом произнес Джасим.

— Оставьте меня в покое!

Он попросил повара выйти на минутку, чтобы мы могли поговорить.

Но тут ворвался Рашид и заорал:

— Я всего лишь велел мальчишке как следует протереть стол!

Джасим повернулся к Рашиду и сказал:

— Рашид, я понимаю, что ты, как всякий здоровый мужчина, имеешь определенные потребности. Но с Насером нужно быть деликатным. Если тебе от него что-то нужно, попроси его.

Я стукнул кулаком по столу и крикнул Джасиму:

— Раз ты продаешь мое тело, так будь мужчиной, скажи мне это в лицо.

Я посмотрел ему глаза, проверяя, не стыдно ли ему. Но ничего подобного я там не увидел. Тогда я оттолкнул его с пути и побежал в свою комнату. Там я снял со стены мамин портрет и сел, прижимая его к груди и судорожно вздрагивая. Мне хотелось плакать, но я прикрикнул на себя, чтобы не смел поддаваться слабости, и изо всей силы закусил губы.

В комнату без стука вошел Джасим. Его взгляд заставил меня поежиться.

— Джасим, пожалуйста, забудем об этом, — взмолился я. — Пожалуйста, дай мне побыть одному.

Он тем не менее сел рядом со мной и прошептал:

— Насер, мне трудно просить тебя сделать это, в том числе и потому… — Он замолчал, глубоко вздохнул и потом продолжил: — Насер, ты нравишься Рашиду. Он сказал, что ты ему нужен, потому что он хочет…

— Давай я угадаю. Он хочет, чтобы я был его мальчиком, пока он не женится. Я слышал это уже много раз, но не собираюсь соглашаться.

— Насер, мы не можем отказывать Рашиду. По его виду этого не скажешь, но он самый важный человек из всех наших клиентов. Я не говорил тебе этого раньше, но, чтобы иметь возможность держать кафе, я должен соблюдать определенные правила, выполнять кое-какие требования. Я же иностранец, как и ты. В любую минуту меня могут вышвырнуть из страны, стоит мне нарушить какой-нибудь закон. Ты мне очень дорог. Если я прошу тебя что-то сделать, значит, это необходимо. Подумай сам: если кафе закроют, куда ты пойдешь? Кто откроет перед тобой двери своего дома? Насер, твой дядя и младший брат сейчас живут в Эр-Рияде. Они никогда не примут тебя обратно, а тебе скоро нужно будет продлевать вид на жительство. Откуда ты возьмешь деньги на продление? Если ты не заплатишь, у тебя не будет нужных документов, и тебя депортируют. Так ты хочешь заплатить своей матери за всё, что она сделала для тебя?

— Оставь меня в покое! — выкрикнул я в бессильной ярости.

— Насер, послушай. Если ты дашь Рашиду то, что он хочет, то тебе не о чем будет беспокоиться. У него есть всё, кроме внешности и хороших манер. Я дам ему несколько уроков этикета, а ты поделишься с ним своей красотой. И к тому же, уверяю тебя, от его богатства тебе тоже кое-что перепадет.

— Замолчи, Джасим! — сказал я, откладывая портрет матери в сторону.

Должно быть, Джасим чувствовал, что я вот-вот сломаюсь, потому что он, как опытный убийца, точно выбрал момент, чтобы вонзить в меня нож:

— Подумай только, через что пришлось пройти твоей матери, чтобы отправить тебя из страны, где идет война. А теперь ты хочешь вернуться туда, где воюют, где царит смерть. Я уверен, она скучает по тебе — если еще жива.

Я вскочил и стал осыпать его ударами.

— Она жива, жива! — вопил я. — Я знаю, что она жива и ждет меня!

Он не пытался спрятаться от моих ударов.

— Бей меня, Насер, — сказал он. — Только помни: у тебя нет никого, кроме меня, а у меня — никого, кроме тебя. Ни у меня, ни у тебя нет семьи. Клянусь, меньше всего я хочу, чтобы Рашид прикасался к тебе. Но давай помогать друг другу. Нам приходится делать неприятные вещи, но они необходимы, чтобы выжить.

Я выбежал из комнаты и затем из кафе.

Мимо витрин магазинов, мимо большой мечети и девятиэтажного дома я бежал к остановке, где сел на автобус, идущий на набережную, и там добрался до своего укрытия. На море уже несколько часов бушевал шторм. Мокрый от брызг, я смотрел на темную воду и чувствовал, что здесь я ближе к матери — ведь нас разделяет только море.

Постепенно кипящие во мне эмоции сменились мучительными вопросами. Я размышлял над тем, почему всё в моей жизни пошло наперекосяк. Мне было так горько, что не описать словами. Как сложилась бы наша судьба, если бы мама не отправила меня из Эритреи? Жива ли она еще, ждет ли меня в нашей хижине у подножия горы? Может быть, Джасим прав. Может быть, она погибла. Но если и так, думал я, то она должна была умереть давным-давно, в тот день, когда распрощалась со мной и братом. Потому что я помню, как она часто пела мне песню о том, что только я и мой маленький брат давали ей силы и волю жить.