Горький вкус страсти

Потом он велел промотать запись назад и нашел момент задолго до окончания сеанса, когда пара вылетела из зала. Именно вылетела, иначе не назовешь. Не было уже того размеренного спокойного любования друг другом, с которым они пришли сюда.

Вихревой поток в считанные секунды смыл их лица и их самих с экрана монитора.

Похоже, пришло время Герману и Алене снова ответить на вопросы, теперь уже в отделении.

Беседу с ними Зернов решил проводить по отдельности.

Карьера фигуристов была под ударом. Ведь пару за одно лишь возникшее подозрение могли снять с программы выступлений на чемпионате. Подозрение еще надо было доказать, а вот обвинение могла дорого стоить фигуристам.

Поэтому Зернов, щадя репутацию спортсменов, сделал приглашение бесшумно, никого пока из их окружения не извещая о своих подозрениях. Потому что еще могло все разрешиться иначе, а блестящая карьера могла быть растоптана. Он сам от себя не ожидал такой вдруг сердечности.

«Старею, видимо», – поморщился он своим мыслям.

Сначала Зернов пригласил для беседы Германа.

Фигурист уселся на стул в его кабинете и уставился на него своими миндалевидными карими глазами в ожидании первого вопроса.

– Вы утаили в прошлый раз, что вы не осталась до конца сеанса, – процедил Зернов ледяным тоном. – Вы не сказали, а вот камеры, ваши безмолвные свидетели, нам об этом сообщили.

Миндалевидные глаза устремились куда-то в окно, из которого карамельными полосками просачивался солнечный свет.

–Наш разговор был не-под протокол. Поэтому Ваша ложь в данном случае не наказуема. Но…, – Зернов вперил в юношу взгляд своих проницательных глаз, – … но наводит на размышления и подозрения.

– Согласен, – сникшим голосом проговорил Герман.

Он уже не выглядел таким уверенным в себе, как вчера после тренировки.

Но спортивный тонус фигуры не позволял ему сгорбить плечи, он продолжал сидеть с прямой спиной, как будто аршин проглотил. Зернов позавидовал спортивной выправке мужчины.

– И что Вы можете теперь сказать в свое оправдание?

Герман расправил ворот своей рубашки-поло цвета индиго, нагнув шею вниз.

Правильные черты красивого лица исказились промелькнувшей по ней тенью.

– Я и не знаю, что сказать. А что Алена говорит? – кисло пробормотал он себе под нос.

– Что Алена говорит, я узнаю потом. А сейчас я хочу узнать Вашу версию развития событий. Потом сравню Ваши показания и показания Вашей партнерши. Это метод дознания такой. Если не совпадут ваши показания, сами понимаете: кто-то врет.

– Метод дознания, – невнятно пробормотал фигурист и опять отвернулся к окну.

– Но, конечно, договориться-то вы всяко могли, – продолжил свою мысль Зернов. – Поэтому этот метод в данном случае тоже может дать осечку. Но попытаться стоит.

Он впился жадными глазами в фигуриста, но тот молчал. Герман не делал никаких, абсолютно никаких попыток объяснить ситуацию и тем самым терял возможность оправдаться.

В кабинете повисла мертвая тишина. Было слышно, как монотонно и противно жужжит муха, которая случайно залетела в форточку и теперь билась о стекло в надежде найти выход.

Зернов заскучнел. Он надеялся все-таки на откровенность.

– По-моему, Вы не осознаете всей серьезности ситуации, – сделал он еще одну попытку.

Но здесь, похоже, было личное. Очень личное. Судя по всему, даже сейчас, когда на кону стояла его карьера, фигурист выбирал любовь. Он не мог предать человека, которого любил. И не мог сказать чего-то, что знал, чтобы выгородить себя, но при этом утопить Алену. Так растолковал его молчание Зернов. Поступок, конечно, достойный и вызывал почтение, но не сейчас. Сейчас он вызывал у него раздражение.

Глава 23.

Два года назад

Зернов принял решение перейти в другой кабинет и оставить Германа наедине со своими мыслями.

С Аленой беседовал его подчиненный Матвей Барсуков. Смышленый малый, почти под два метра, этакий дядя Степа.

«Дядя Степа» сейчас находился на своем рабочем месте, сцепив в замке свои массивные веснушчатые руки, его взгляд был направлен на фигуристку.

Что уж там он ей говорил, как и о чем спрашивал до появления своего начальника, осталось за кадром, но то, что он ничего не узнал от нее, догадаться было совсем нетрудно.

Девушка сидела напротив него на колченогом стуле, поджав ноги. На ней было романтичное нежно-сиреневое платье с жемчужными брызгами.

Она смотрела на свои руки, сложенные на коленях.

«Похоже, тоже молчит, как и ее партнер по фигуристике ихней. И ничего не хочет говорить. Что за черт», – мрачно подумал Зернов. Он не любил, когда все затягивалось.

На всякий случай он бросил вопросительный взгляд на Барсукова, но получил от него только отрицательный кивок в ответ. Пусто.

Зернов разозлился.

– Вы понимаете, что Вы своим молчанием сейчас губите свою карьеру? Ваше молчание означает, что Вы-убийца! Даже если это и не так!

Он все же сомневался в том, что она – хладнокровный убийца, стоило ему только вспомнить запись с видеокамер в кинотеатре. О том, как игриво они с Германом шагали в зал, как радостно она смеялась на его шутки. Не похоже было, что они готовятся совершить убийство.