Горькое молоко. Золотой брегет. Тюремный шлейф

— Не задумываясь, скажу. — Отрицательно! Кому это нужно, тебе Олимпийка? У тебя срок два года, а будет в лучшем случае после бунта семь. У Креста десять лет срока, из которых он просидел несколько месяцев. Вот он да, потеряет несколько месяцев. Ему, как малолетке больше не дадут, хотя перед освобождением он будет жалеть об этом потерянном сроке. А теперь подумайте, для кого вы будете подымать анархию, для козлов и чушков? — Они точно не пострадают, разве, что в морду откровенно получат и всё. А их и без анархии можно буцануть нехило. Главное вы хорошо сделаете не для себя, а для блага этих козлов. Они под шумок выйдут за ворота, которые, я не сомневаюсь, снесёт толпа, зайдут в магазины, разгромленные вами. Наберут там шоколадных сигарет с дорогими консервами и возвратятся в зону, набив краденным свои тумбочки и матрасы. Теперь представьте, вы сидите под следствием, жуя овсянку, запивая её водой в ожидании нового срока, а козлота за ваше здоровье, хавает консервы и курят сигареты с ментолом. Вам нравится такая картина? Вам, что плохо здесь живётся? Каждому здесь из вас стоящих, актив сапоги шлифует, чего вам надо? — в историю хотите попасть? — тихо бегаете. Вас уже опередила пару лет назад Ардатовская колония. Они получили полную раскрутку, за то, на что вы пытаетесь подбить зону.

— А ведь он прав, — сказал Липа, — а вы он нас поддержит. Набралось желающих приблизительно восемьдесят человек. Рассчитывали человек пятьсот организовать для этой смуты. Сколько горя мы и эти пацаны принесут своим родителям, мы об этом не подумали.

— Золотые слова Коля, — похвалил его Беда, — бейте отбой, вот вам мой дружеский совет. И самое главное не забывайте, что актив без нашего разрешения и пальцем не пошевелит. Ладно бы если они над нами были, тогда бы я без вопросов поднялся.

— Вовремя ты нас образумил, — сказал Васюра Черпак, а мы перед новым годом хотели уже стартануть. Наломали бы дров «на свою жопу», а потом кусай локти.

…Ребята быстро успокоились и пошли прогуляться по территории, забыв про мятежный разговор. Перед вечерней поверкой они разошлись по своим отрядам.

На следующий день Беда получил телеграмму от Колчина:

«Поздравляю с рождением брата Владимира».

Подпись: Колчин.

За три дня до нового года, за Бедой пришёл в класс сержант, которого все звали Худым.

— Пошли, врач — кардиолог приехал, сердце твоё будет проверять, — сказал он.

— Юрка, мне это не нравится, для таких целей у них посыльный шнырь есть. Это или на Новый год в изолятор меня закроют или раньше на этап хотят отправить. А мне до восемнадцати лет тридцать пять дней осталось. Иди следом за мной посмотришь, куда меня поведут. Если в будущем захочешь отдохнуть, градусник знаешь, где лежит, — дал ценную наводку Беда.

Худой сержант завёл Беду в корпус.

Сев на табурет он отвернул уши у шапки и сказал:

— Всё. Собирайся на вахту с вещами. Новый год будешь справлять в пересыльной тюрьме. Разнарядка пришла на тебя раньше, чем положено, чтобы ты поганку здесь не замутил к своему совершеннолетию. Особым вниманием ты пользуешься у нашего Фенюшкина.

Беда вытащил из тумбочки, заранее заготовленный, сшитый им вещмешок и начал складывать в него свои вещи. Потом распорол матрас и достал из него свитер Шамиля. Зная, что на взрослом он ему пригодится, Беда натянул его на себя.

В отделение вбежал Юрка, на глазах у него были слёзы. Он сильно обнимал Беду и взволнованно повторял:

— Я сейчас мигом, соберу тебе хавки и занесу на вахту.

— Есть у меня много всего, и тебе оставил, — говорил Беда.

— Тебе в тюрьме долго придётся быть, пригодится любая снедь, а этап будет завтра. Я уже точно всё узнал. Сегодня вы переждёте на вахте. Одиннадцать человек вас отправляют.

Они обнялись, попрощались. Беда перекинул сидор через плечо и не спеша последовал с сержантом на вахту. Узнавшие о внесрочном этапе Беды, вслед за ними бежали пацаны из других отрядов, бросившие школу и работу на время. Они совали на ходу ему продукты, сигареты и папиросы, зная, что он не курит, но табак всегда в тюремных условиях пользовался неограниченным спросом, который можно обменять на что угодно. Беду завели в хорошую и знакомую камеру, где он был, когда поднимался на зону и когда его вместе с друзьями в день милиции закрыл Кум. К обеду камеру заполнили до отказа. Перед ужином на вахту в камеру к этапникам пришёл Фенюшкин с выписавшимся из санчасти Шамилём. Кум потребовал возвратить Беде свитер Шамилю. Беда без разговоров снял с себя свитер, смачно высморкался в него и, бросив под ноги, вытер об него сапоги.

— На — помоечная харя всемирного значения, и не дай бог встретиться нам с тобой ещё раз на зоне, — крикнул он Шамилю.

Обескураженный Шамиль, не стал подымать свитер, а только зло сверкнул глазами на Беду.

— Не встретитесь, я тебя в этом уверяю, — выходя из камеры, бросил Кум Беде.

— Конечно, вы так ласковы и любезны друг к другу, что точняк выхлопочешь ему досрочный вылет, — иронически и громко произнёс Беда.

— Я тебя за такие слова помещу в холодную, до утра, — злобно ответил на реплику Беды Кум.