Горькое молоко. Золотой брегет. Тюремный шлейф

— Что сразу бога вспомнил, когда твоей смерти коснулось? — спросил Беда, — жить конечно хочешь? Своей жене, перед тем, как её лопатой тюкнуть, не дал возможности такой. Мы так крыс на малолетке рубили. Хоть и мерзкие они, но всё равно жалко. Беззащитные и полуслепые твари, но умны. Хорошего человека не трогают. Помню, одного непутёвого спящего хмыря, крыса за нос укусила. Вите Свистку одна под одеяло забралась, а ему приснилось в это время, что это кошка, и он её погладил. Ей понравилось, и она каждую ночь к нему приходила, пока на кота нечаянно не нарвалась.

Беда задумался на секунду, а затем спросил у Макара:

— Макар, а ты хоть крещённый? — крестишься, вроде не по русскому. Я вот не крещённый, но как молиться знаю, хотя, ни разу перст ко лбу не прикладывал. Если ты крещённый, то тебе кранты. На том свете будут тебя на вертеле поджаривать за душегубство и за попытку измене христианской вере. Примерно я знаю, что с тобой в аду будут творить черти.

— Я православный и крещённый, — обиженно ответил Макар, — и за свой страшный грех каждый день вымаливаю себе у всевышнего прощения. И он меня простит, потому что преступление, как я считаю, совершил в состоянии аффекта и своему Христу я не изменю. Я бога люблю и почитаю!

— Да ты только минуту назад хотел принять шаманскую веру. Мы все можем отправить наше устное подтверждение всевышнему, — донимал Беда, мужика со странностями.

— Правду я ребята говорю? — обратился ко всем этапникам Беда, — а сейчас в несознанку канаешь. Ты кончай так шутить. Есть у меня подозрение, что служишь ты не нашему богу, а двуликому Янусу, а может даже богу Искариоту. Что — то задница у тебя подозрительная, на русскую совсем не похожа. — Православные в пасху едят пышные и большие куличи, — продолжал он, — а ты, наверное, тонкую мацу хавал, поэтому и духовка у тебя узкая.

— Где ты видал, чтобы евреи трудились в колхозе и носили фамилию Макаров? — не поняв юмора, спросил Макар, — они большей частью работают ювелирами и завмагами. Они даже в селах не живут, им комфорт и уют нужен. Наши деревенские пенаты не для них.

— Это ты правильно заметил, что у нас они сельским хозяйством не занимаются, но в Израиле у них сельское хозяйство хорошо развито. И если бы они жили и работали в наших колхозах, то они захудалые деревни бы преобразовали в шоколадные края. Себя бы кормили, и народ голодным не оставили, — рассуждал Беда.

— А на нашей улице жил старый еврей. Он работал слесарем в «Металлоремонте», — ввязался в разговор, сидевший около скамейки на большой сумке Козуляй, — этот еврей воевал, и награды имел. Нам мальчишкам всегда самокаты и велосипеды бесплатно чинил.

Лежавший на скамейке, мрачный мужчина с небольшим сидором, пристроенным у него под головой, неожиданно возразил Козуляю, который сидел рядом с ним:

— Хватит врать, все евреи в войну имели белые билеты, занимались научными концепциями или интендантами служили в тылу. А твой знакомый, значит, был не еврей, или ты просто болтаешь.

— Ты что в архивах министерства обороны что — ли работал или штабистом был? — вступился за Козуляя Беда.

— Нигде, я не работал, но весь мир знает, что евреи оккупировали в войну все тёплые места и наживались, как могли.

— А ты знаешь, земляк, у моего деда имеется справочник героев Советского Союза, там написано, что евреев — героев насчитывается больше ста человек, а есть и такие, которые награждены дважды. А сколько замечательных хирургов было, которые спасли не одному миллиону жизней наших солдат. Так что, мужичёк, ты со своими могильными познаниями не лезь, если истории не знаешь, — посоветовал ему Беда.

— Всё, я знаю дядя. Ты, наверное, сам еврей вот их и защищаешь, — неожиданно для всей камеры выдал свою версию мрачный мужик.

После сказанных им слов в отстойнике наступила тишина. Было понятно, что этот мужик, за два дня находясь в камере, не проявлял интереса к сидельцам, так как в основном большую часть времени спал и вставал, только с кровати, принять лекарство и сходить в туалет. И Беда был им не замечен и о нём он не наслышан, считая, что самые блатные в многочисленной камере Кузя и Дуда.

Все кто хорошо знали Беду, думали, что отстойник сию минуту оросится кровью. Козуляй неуклюже повернулся на полу и мужик, как мешок свалился на бетонный пол, потянув за собой сидор, который был, перекинут у него через голову.

Сидор помог ему не разбить голову, так как он смягчил приземление именно в этой части тела. К нему подбежал Коля Салат, с кем Беда вместе был тоже в колонии и занёс руку для удара.

— Не надо, — опередил его Беда, — он меня ничем не оскорбил.

Мужик, корчась от боли, тихо стонал.

— Ребята, я же только после операции, мне желчный пузырь вырезали. У меня шов и так не заживает, — взмолился мужичок.

— Что ты нам фуфло толкаешь, — прикрикнул на него Салат, — ты знаешь, кому оскорблюхи посылаешь куклиш борзой. Не будь у тебя желчного пузыря, ты бы, не говорил таких вещей. Знать у тебя их два было.