Горькое молоко. Золотой брегет. Тюремный шлейф

Лёха слово в слово повторил Беде адресованные ему слова

— Пошли, — позвал он братьёв с собой, расстёгивая на ходу бушлат, — я же их в лицо не знаю. Отоварю да не тех.

Они прошли всю секцию, и зашли в курилку, Лёха Шишак следовал за ними.

Увидав на груди у Беды символический шарф, Кустарь и Монтёр оба опешили. И не успев и слова сказать, как один оказался под лавкой, а второй у вешалок. Двумя ударами Иван уложил обоих.

— Слушайте меня гешефтмахеры косопузые, если ещё раз услышу, будете байду гнать, форшману, как последних сук. Ясно? А, сейчас верните ребятам валенки и рваную купюру. Даю вам час на это мероприятие. Если братья ко мне через час придут с отрицательным ответом, то мне придётся навестить вас ещё раз.

Кустарь и Монтёр не могли осмыслить, что с ними произошло несколько мгновений назад. Они потеряли дар речи и только утвердительно мотали головой. Монтёр встал с пола и, держась за ушибленную голову, зашёл в сушилку, которая находилась в курилке, и вынес оттуда новые валенки. Он возвратил их брату в очках.

— Извини, недоразумение вышло. Это Кустарь на картах закуконился, выручать его надо было, а вас мы не знали ну и на дугу сами сели. Рваную, сейчас перехватим у земляков, вернём.

Беда, ни слова не сказав на оправдательную речь Монтёра, вышел молча из курилки и направился к выходу. От горячего и справедливого разбора, который он только что провёл его бросило в пот. На улице его немного остудило и взбодрило.

Он был доволен собой и немедленно курс взял на свой барак, чтобы рассказать о своей удачной разборке Мотылю.

Мотыль выслушал его рассказ и сказал, что этих пацанов Генерал или Рука обязательно спросят, как прошла разборка. И драку твою они не одобрят.

С Рукой Беде пришлось встретиться только через месяц. Он лечил в больнице свою язву. За чаем в мастерской Рука действительно начал выговаривать Беде о недопустимости драки со стороны третейского судьи:

— Ты не должен выступать в роли гладиатора, эти действия выполняются, теми, кому было нанесено оскорбление. А ты разумный уравнитель, а не баклан какой — то. Ты — это мы, а мы — это ты!

— Всё я понимаю, — объяснял Беда, — но тут случай особый. Я, по проводу Шишака, получил от них оскорбление, то есть они затронули мою честь. Послали меня в Херсон. А если судить по твоим словам, то выходит, они и вас послали. Здесь я сам должен был разобраться. И отоварил я их не за валенки, а за себя и за вас, — объяснил Беда.

— Тогда ты верно поступил. Это меняет дело. Я сам лажово разобрался в этой марцефали. Ты скажи, как тебе наш подарок? К ноге пришёлся?

— Спасибо, под портянку в самый раз, — поблагодарил Руку Беда.

— Скоро майские праздники наступят, как настроение у тебя? — спросил Рука.

— Чем скорее они будут наступать, тем заметнее свобода будет просматриваться, — ответил Беда, — но, откровенно говоря, надоела мне вся эта губерния с колючей проволокой.

— Она всем надоела, надежды возлагали на амнистию, а её нет, и возможно совсем не будет, но ничего дождёмся и мы своего дня, — с надеждой в голосе произнёс Рука и внимательно посмотрел в лицо Беде. — У тебя в бараке есть уже знакомые жорики, которые могут на тебя осину гнуть? — спросил он.

— Полно, около меня крутится, но каждому довериться не могу.

Рука чуть задумался, потом тихо вымолвил:

— У вас есть в отряде Валуй и чеченец Закарай. — Этот раньше немного прибивался к блатным, но его за провинности подкосили. Сейчас он открыто стучит и пишет рапорта на всех.

Валуй, на зону поднялся козлом. Подумай, что можно им сотворить, чтобы умерить их козлиный пыл. Подбери только надёжных парней. Устроить им нужно так, чтобы отзвук по всему лагерю прошёл.

— Это мы организуем. К первому маю подарочек сообразим, — пообещал Беда.

Виноват кот Промот

…В этот же день он из своей бригады подобрал двух живых пацанов, которые отличались от других своей решимостью и ненавистью к активу. Это Петя Лось из Шуи и Вадим Купорос из Москвы. Они сели под лестницей в цеху — месте, отведённом для курения: