Горькое счастье: Собрание сочинений

Россию Лидия Алексеева помнить хорошо не могла, попав за рубеж в детском возрасте. Но тема родной земли у нее есть, и она так же подлинна, как и все ее творчество. Конечно, Алексеева не предавалась шаблонным вздохам по белым березкам. Нет, ее строки и здесь написаны с чувством настоящей, невосполнимой потери. Приведу одно из таких стихотворений, с характерной прописной буквой в обращении к России:

От родников Твоих ни капли нет во мне,

Питают кровь мою давно другие страны, –
И Ты – лишь быстрый вздох в передрассветном сне,
Лишь тонкий белый шрам переболевшей раны.
Но, может быть, не так? И это Ты зовешь
И под ноги бежишь, как вечная дорога,
И мне перешагнуть ревниво не даешь
Чужого, равнодушного порога?..

Нет ни одного серьезного поэта, не писавшего о смерти. Алексеева не кокетничала с этой темой, не драматизировала ее, как встречается это иногда у молодых поэтов, воздыхающих о близком конце, а затем здравствующих еще добрые полстолетия. Нет, она и здесь верна себе, своему чувству меры. Сборник «Время разлук» (1971) она закончила четверостишием, поразившим меня глубоким смыслом:

Не спрашивай, что будет там, потом,
Когда настанет миг прощанья и свободы, –
Ведь если что-то ждет – какое чудо в том!
А если ничего… Какой великий отдых!

Но покуда длилась земная жизнь — она любила ее просто и верно, в лучших своих стихах выпевая благодарность за все живое вокруг. В последнем стихотворении последней книжки (она знала, что ничего уже больше не издаст) она поблагодарила жизнь — «…За все богатство дружбы и любви, / И тонкий холод одиноких бдений, / И за броженье светлое в крови / Готовых зазвучать стихотворений, — / Со всем прощаясь — и не помня зла, / Спасибо, жизнь, за то, что ты была!»

СТИХОТВОРЕНИЯ

ЛЕСНОЕ СОЛНЦЕ (Франкфурт-на-Майне, 1954)

«Я привыкла трястись в дороге…»

Я привыкла трястись в дороге,
И не будят тоски во мне
Спящий кот на чужом пороге
И герань на чужом окне, –

Но молюсь, как о малом чуде,

Богу милости и тепла,
Чтоб кота не вспугнули люди
И чтоб жарче герань цвела.

«Хорошо бы снова…»

Хорошо бы снова
Стать веселой деткой –
Прятаться от няни
За сквозной беседкой;

Сторожа лягушек

Над прудом атласным,
Уронить в крапиву
Мячик синий с красным, –

И, ожегши пальцы,

Жаловаться маме
Светлыми, большими
Детскими глазами.

«Склянки над бухтой знакомой…»

Склянки над бухтой знакомой,
Чайки, дельфины, буйки…
Дом, называемый «дома»,
Многим домам вопреки.

Запах полыни, арбуза,

Моря, смолы и тепла,
Где босоногая муза
Первой подругой была.

Помнишь, стояли с тобою,

Муза, в идущей волне?
Рифмы, как шелест прибоя,
Свежие, плыли ко мне.

В бухте играли дельфины,

Черным мерцая горбом…
Странно с далекой чужбины
Глянуть в разрушенный дом.

Слышишь, сквозь грохоты шквала,

Видишь, за безднами вод, –
То, что разрушено, – встало,
То, что умолкло, – поет.

ЯЛИК

Там, где лодки на причале
Чуть поводят сонным дном,
На песке смоленый ящик
В блеске черном и тугом.

Бьет о берег влажным хрустом

И назад шипит прибой.
Теплый воздух пахнет густо
Высыхающей смолой.

Пахнет сочно, пахнет звонко, –

Черным блеском говоря
Сердцу чайки и ребенка,
Ялика и дикаря.

В ЗАХОЛУСТЬИ