Горм, сын Хёрдакнута

Охранники невольничьего поезда как раз начали вынимать мечи из ножен, когда двое верховых повернули коней в их сторону. Столкновение двоих с пятерыми было иронически неравным. Еще один рубящий удар изогнутого меча сверху вниз, и на землю соскользнула рука вместе с плечом. Затем четверо и три четверти охранника совершили последнюю ошибку в своих жизнях – бросились бежать от всадников. Ослики первой повозки поезда на всякий случай тоже решили пуститься в бега. Верховой поменьше зарубил еще пару сопровождавших невольничий поезд, на скаку полностью обезглавив одного. Оставшийся без руки и плеча воин, так и не успев сообразить, что ему пора бы уже и помереть, был сбит с ног рудой лошадкой. Ездок в черненой чешуе раскрутил кистью правой руки железную булаву и оделил ей предпоследнего бежавшего в висок, сшибив с головы шлем. Последний охранник упал на колени и неразборчиво завопил, видимо, моля о жизни. Всадник на рудой лошади неожиданно повернул, подъехал к невольникам, и задал им вопрос, теперь уже на наречии варваров северо-востока. Ответ был единодушным и гневным. Услышав его, верховой вернулся к коленопреклоненному стражнику и рявкнул нечто отрывистое. Тот завопил еще невразумительнее. Еще один удар булавы – и этот неприятный звук прекратился.

Мимо камня, за которым прятались схоласты, протарахтела повозка. Один из осликов истошно заорал, дышло неловко повернулось, и все сооружение завалилось набок.

– Сколько я понимаю, таков обычный порядок вещей в варварских землях, – предположил Кирко. – Слово «порядок» здесь несколько неуместно, впрочем. Надо бы избавиться от этих двоих с безопасного расстояния. Они почти наверняка пойдут на юг и увидят наш тетракикл. Готовь лук, дадим им подъехать шагов на сто. Вот уж не думал, что этот навык мне пригодится. С восьми лет…

– Три дня каждую неделю, – закончил за него Йеро. – Погоди, что они делают с невольниками?

Спешившийся варвар в чешуйчатом доспехе снял с пояса выпавшего из седла и валявшегося на дороге брюхом кверху лысого – кровь только-только перестала хлестать из обрубка его руки – кольцо с ключами. Он кинул кольцо товарищу, тот поймал его, наклонился на луке седла вперед, переставил сапоги назад в стременах, лихо запрыгнул на собственное седло, и с него соскочил в одну из повозок.

– Я про подобное искусство только в хрониках читал, – проронил Кирко.

Тем временем, первый воин помог упавшей пленнице встать и оглядывал ее узы, скрученные из сыромятных ремней, присоединенных к общей цепи, волочившейся за повозкой. Он вынул из-за голенища нож и принялся было пилить толстую кожу, потом махнул рукой, сунул нож обратно за голенище, и вытащил меч. Невольники и невольницы попытались с визгом броситься врассыпную. Визг удался, а вот с рассыпной получилось существенно хуже по причине тех же сыромятных уз: весь гурт попадал на землю. Воин, похоже, принялся объяснять рабам неправильность их поведения, но без большого успеха – те визжали так, что почти перекрывали вопли ослов у опрокинутой повозки. Второй воин показался из-под полога. На его плече был небольшой окованный железом ларь. Увидев безобразие за последней повозкой, он поставил ларь в кузов и снова скрылся. Его повторное появление было очень скорым, на этот раз, с плотницким топором и странной формы деревяшкой в руках.

Деревяшка скорее всего служила какой-то определенной рабовладельческой цели, например, в качестве болванки для плетения уз, но маленький воин использовал ее проще, поставив на землю между цепью и одной из рабынь, свернувшейся в клубок и вопившей. Он подтянул орущий клубок чуть поближе к цепи, воспользовавшись образовавшейся слабиной в ремне, положил его на деревяшку, и рубанул.

Отсоединенная от цепи дева некоторое время продолжала голосить, потом наконец заметила перемену в своем состоянии, встала, бросилась воину в черном на шею… и снова заголосила.

– Я не понял, они что, их всех просто так расковывают? – удивился Йеро.

По ходу дела, маленький воин в кольчуге получил от товарища подзатыльник, но это не остановило сотрудничества обоих в уничтожении орудий порабощения. Последовали попытки посадить деву, чье падение начало всю заваруху, на каракового конька. Ранее падшая дева сперва вроде бы держалась верхом с некоторым умением, но вдруг поникла на шею коня и сковырнулась из седла на руки воину в чешуе.

– Надеюсь, на север пойдут, – Йеро напряг память. – До нас очередной торговец довез рассказ, как на берегу Янтарного моря один молодой архон освобождает всех рабов. Может, у них теперь обычай такой.

– Верно, я читал, варвары раньше весной на волю птичку выпускали[113]. С них станется теперь за чужих невольников приняться. Варвары, они ни в чем меры не знают, вино, и то пьют неразбавленное. С рабами закончат, погоди, за наших арнотавров возьмутся, или вон за ослов. Всех на волю, и давай из ойнохои[114] прямо с горла неразбавленное каллирское хлестать. Если б только этих длинноухих здесь не угораздило… Тихо!