Горняк. Венок Майклу Удомо

Опора подошла к постели, постояла. Протянула руку — потрогать его, потом убрала обратно. Он открыл глаза, узнал ее, улыбнулся.

— Здравствуй.

— Здравствуй, Кзума.

Оглядел комнату. Все как всегда. Его рабочее платье убрано. Посреди комнаты горит огонь, на нем еда.

— А где Элиза?

— Ушла.

— Надолго?

Опора резко отвернулась и пошла к огню. Вид у нее очень старый, очень усталый. Еле волочит ноги.

Кзума сел и почесал в затылке.

— А куда она пошла?

— Она ушла, Кзума. — Старуха не смотрела на него.

— Куда? — В голосе его уже слышалось раздражение.

Опора заставила себя посмотреть на него и больше не отводила глаз.

— Уехала поездом далеко-далеко, — сказала она медленно. — Велела сказать тебе, что уедет поездом далеко и не вернется. В дороге будет два дня и одну ночь.

Опора перевела дух. Кзума сидел и смотрел на нее. Раскрыл было рот, но снова закрыл, не сказав ни слова. Опора снова заговорила:

— Сказала, что старалась, Кзума, но не получается. И много плакала, сынок, потому что она правда тебя любит… Трудно это объяснить, Кзума. Что на уме другого человека, это всегда трудно понять. Но я знаю, Элиза — хорошая девочка и любит одного тебя. У нее та же болезнь, что была у Папаши, а я Папашу любила, потому и знаю…

— Помолчи, — сказал Кзума негромко, он сидел, глядя прямо перед собой и ничего не видя.

В комнате стало до странности тихо. И весь мир был такой же, пустой и странный.

Опора поглядела на него. Гнева в его глазах не было. В них не было ничего, и они глядели в одну точку, не видя ее. Она не знала, чего ждать от него, но только не этого — что он будет сидеть здесь так спокойно, глядя в одну точку и не видя ее.

— Мне очень жаль, — сказала она тихо.

Кзума не слышал. Она встала и наложила ему полную тарелку еды.

— Она просила, чтобы я тебе готовила, — сказала Опора, но Кзума ее не слышал.

Она подала ему еду. Он стал есть машинально, не видя, не разбирая. Она ждала от него новых вопросов, а он — ест и глядит, ничего не видя, и вкуса никакого не чувствует. Так люди не ведут себя. Когда им плохо, они что-то делают. Плачут либо кричат, не едят ничего, либо пьют, либо сердятся, либо тело их застывает, как кукла. Но так или иначе проявляют себя.

Кзума заметил, что ест, и отставил тарелку.

— Ты не доел, — сказала Опора.

— Прошу тебя, уйди.

Она приготовилась яростно возражать, но, взглянув на него, передумала. Не спеша забрала свою шаль и вышла.

— Ушла, — сказал Кзума и оглядел комнату.

Он попробовал думать, но это оказалось невозможно. Все невозможно. Элиза ушла и не вернется к нему. Больше он ничего не понимал… Элиза ушла.

Приближался вечер, а Кзума все сидел на краю постели. Время кончилось.

Постучала Мейзи и вошла. Он поднял на нее глаза, Мейзи бодро улыбалась, но в глазах ее была большая боль.

— Давай оденься, — сказала она и нашла ему рубашку и брюки.

Он оделся и снова сел.

— Тебе сегодня работать? — спросила Мейзи.

— Нет.

Была суббота, на работу идти только завтра к полуночи. Мейзи об этом пожалела. Работа пошла бы ему на пользу. Тяжелая работа лечит сердце.

— Пошли куда-нибудь танцевать, — сказала она. — Мои друзья из Хоопвлай звали меня и тебя велели привозить. Можно бы поехать сегодня, а завтра поспеть на работу, а?

Кзума покачал головой. Мейзи пожевала нижнюю губу и вдруг засмеялась.

— Лия говорит, что тоже поедет, если ты поедешь.

Кзума встал и затянул пояс. Мейзи беспокойно следила за ним.

— Я не хочу ехать к твоим друзьям, — сказал Кзума тихо. — Я никуда не хочу ехать. Пожалуйста, Мейзи, оставь меня в покое. Позже, возможно, я опять с тобой поеду куда-нибудь. А сейчас хочу побыть один.

Мейзи, чуть поколебавшись, вышла. Дверь за ней закрылась, и он услышал, как она заплакала. Это рассердило его, но он тут же про это забыл. И опять опустился на край кровати.

— Она ушла, — произнес он и попробовал определить, — спокойно, объективно, — что он чувствует. Но чувств не было. Только тяжкая пустота. Ни боли. Ничего, ничего… Элиза ушла…

Через двадцать минут после ухода Мейзи дверь отворилась и без стука вошла Лия. Постояла в дверях, глядя на него, подбоченясь, голова набок, в углу рта улыбка. Потом двинулась к нему.

— Здорово, Кзума, — заговорила резко и громко. — Я тут много чего слышу, вижу, как ревут старые женщины и молодые дуры, а?

Кзума глядел на нее молча.

— Что, язык проглотил, Кзума с Севера? А почему? Баба твоя тебя бросила. Вы только на него посмотрите. Тьфу!

— Оставь меня, — сказал Кзума.