Горняк. Венок Майклу Удомо

— Ты сказал, что понимаешь, — заговорил наконец Кзума, — но разве это возможно? Ты белый. Ходишь без пропуска. Не знаешь, каково это, когда тебя задерживает полицейский на улице. Ходишь куда хочешь. И не знаешь, каково это, когда тебе говорят: «Выйди. Здесь только для белых». Тебя бросает женщина, потому что с ума сошла от зависти к вещам, какие есть у белых. Ты Лию знал? Ты любил ее? Знаешь, каково это, когда у тебя на глазах ее на девять месяцев отправляют в тюрьму? Ты знал ее дом? Тебя туда впускали среди ночи? — Голос Кзумы окреп. — Говорила с тобой Лия, улыбалась тебе краем рта? Ты говоришь, что все понимаешь. А чувствовать все это, как я, ты можешь? Где тебе понять, белый человек. Ты понимаешь головой, а я болью. Болью сердца. Вот это понимание. Понимаю сердцем и страдаю от этого, а не просто думаю и говорю. Я-то это чувствую! Ты хочешь, чтобы я был тебе другом. Как я могу быть тебе другом, когда твои люди так поступают со мною и с моими?

Кзума встал.

— Ты прав, Зума, такого со мной не случалось, поэтому я этого не чувствую, но ты мне вот что скажи. Ты думаешь, черный человек все это чувствовал бы, если бы это не случилось с ним самим? И твой Йоханнес так же чувствует все про Элизу и про Лию? Он не любил Элизу. Возможно, он тебя жалеет, потому что ты его друг. Но к Элизе-то он не может чувствовать того же, что ты. Скажи-ка!

— Йоханнес черный, как я, и он знает, что Элиза бросила меня из-за белых, и что Лия в тюрьме из-за них. Когда он трезв, на сердце у него великое горе, потому что он это знает.

— А у меня на сердце всегда великое горе.

— Ты белый.

— Я прежде всего человек и хочу, чтобы ты был прежде всего человеком, а потом уже черным.

— Я черный. И народ мой черный. Я их люблю.

— Это хорошо. Хорошо любить свой народ и не стыдиться того, какой ты есть. Белые в этой стране думают только как белые, поэтому от них столько зла для твоего народа.

— Тогда я должен думать как черный.

— Нет. Сперва ты должен думать как человек. Должен быть сначала человеком, а потом уже черным. И тогда ты все поймешь и как черный человек, и как белый. Вот это правильный путь, Зума. Когда ты это поймешь, то станешь человеком со свободным сердцем. Только те, у кого сердце свободное, могут помочь окружающим.

Кзума покачал головой и устремил взгляд на восток. На небе появились первые лучи утреннего солнца. Светлые полоски на синем. Он сказал белому человеку правду. Думал, что тот рассердится. Думал даже, что после этого белый человек не велит ему больше выходить на работу. А белый человек не рассердился. И стоит на своем. Он хороший человек. Добрый.

— Ты добрый человек, Рыжий, и это хорошо. Столько есть людей недобрых. Так что, если люди к нам добры, это очень хорошо. Но мне-то не доброта нужна.

— А я тебе и не предлагаю доброту, — сказал Падди, и в голосе его звучал гнев. — Я думал, ты хочешь понять. Может, я ошибся. Может, мне надо было лучше пойти домой и лечь спать. Может, ты просто дурак, который боится думать.

Падди вскочил и зашагал прочь.

Кзума смотрел ему вслед, и тень улыбки тронула его губы.

— Спи сладко, Рыжий! — крикнул он, и в голосе его звучало дружелюбие. Он дождался, когда Падди перевалил за невысокий холм, а тогда повернулся и пошел в сторону Малайской слободы.

Гнев Рыжего напомнил ему Лию. Вот так же сердито и она с ним говорила, и странно было встретить такое и в белом человеке. Он стал думать о словах Падди. Поворачивал их так и этак. Взвешивал. Сначала быть просто человеком и думать, как подобает человеку, а потом уже черным. Как это может быть? Это значило бы, что у людей нет цвета. Но людей без цвета нет. Есть люди белые, черные, коричневые. У каждого свой цвет. Так как же думать о людях без цвета? Но мысль это приятная. Да, очень приятная. Да если бы было так, он мог бы ходить куда угодно, и никто не требовал бы у него пропуска. И Элиза еще была бы с ним. Будь это так, он получал бы столько же денег, как Рыжий. И ездил бы в одном автобусе с белыми. Вот было бы приятно! Будь это так, он чувствовал бы себя человеком… Человеком… Вот это и сказал Рыжий. Не черным, и не белым, а просто человеком. И Лия не сидела бы в тюрьме. Будь это так, он сейчас шел бы к Лии… Нет, там уже спят. Не к Лии. К себе в комнату, спать, пока Элиза не придет из школы, и посреди комнаты будет гореть огонь и жариться мясо… А потом они пошли бы к Лии… Будь это так, Элиза была бы с ним, и была бы счастлива, без этого своего безумия. Если бы только это было так!

Он шел по пустынным улицам, и в мозгу у него роились мысли. Одна картина сменяла другую. Он был легок, свободен, весел. Люди — это люди. Не белые и не черные. Просто люди. Обыкновенные. И белого можно понять, а не только черного. И пожалеть его. Как черного. Его личная тайная обида на всех белых исчезла. Нет белых людей. Есть просто люди.