Слово, говорить которое вслух я не стала, всё же было произнесено.
– От мары?!
Встречала я как-то мару, доводилось… Девчонкой ещё совсем. Мы с дядюшкой помогали покойнице окончательно, хм, упокоиться. Впечатлений – без зазрения совести скажу – на всю оставшуюся жизнь!
– А то от кого? – выпучила глаза Марыська. – Кто ещё будет Русальником детей в лес сманивать, да силы из людей тянуть?
– Дети домой вернулись, целые и невредимые, – напомнила я. – И Русальник не зацвёл ещё.
Преждевременное цветение русальего цветка случается лишь когда новая мара появляется, тут Марыська права. Появляется, как и полагается – злой, голодной, беспокойной… обиженной на весь свет. Чаще всего марами утопленницы делаются, те, что смерть от чужой руки приняли. Вот и безобразничают после, справедливости требуют. И еды…
– А Ганета? – тем временем всплеснула руками Марыська. – Что, и тут скажешь, ничего такого, да?
Я пожала плечами. Кто такая эта её Ганета – понятия не имею.
– Что, скажешь, не слышала, как она кричала?
Мы вышли во внутренний двор, и я дёрнула девушку за руку, скрываясь вместе с ней в зелёных пушистых зарослях. Мимо торопливо прошествовала Ани. К счастью, нас старшая горничная не заметила.
– Я слышала крики, – призналась я, хмуря лоб. – Сквозь сон… утром. Подумала, что мне снится.
– А вот и не снилось тебе! – жарко прошептала Марыська. – Ганетка же только-только осьмнадцать кругов разменяла! А орала, что порося на забое, когда в зеркале помест себя старуху увидела!
– Что-о?!
– Ага! Состарилась Ганетка за одну ночь! Ещё вчера пела-танцевала, от женихов отбоя не было, а сегодня кожа сморщинилась и повисла, кости болят и ходит еле-еле. Старуха, говорю, совсем.
Я вспомнила утреннюю заснувшую на дорожке служанку с такими знакомыми глазами и внутри у меня всё похолодело.
– Из Белой Стужьей родом…
– Кто? Ганетка-то? Ага, ага, из Стужьей она…
– Где она?!
– Тише, тише ты, оголтелая, – Марыська дёрнула меня обратно в кусты. – Нет её в замке!
– Как нет?!
– Так ведь леди как узнала, что с девкой приключилось, в опочивальне заперлась и амулетами защитными обложилась, говорят!
Я хмыкнула. Вот оно что. Я как-то на весь этот ворох оберегов у леди Ди на кровати внимания не обратила, подумала, может, хозяйка в очередной раз в шкатулках порядок наводит, а на самом деле сокровищами своими любуется. Больше всего на свете Диана любит свои магические артефакты. И то, что, узнав о внезапно постаревшей служанке, леди тут же обложилась амулетами, на Диану вообще похоже. Хозяйка страсть как боится утратить свою красоту и молодость. Если ей доложили о «выпитой» служанке, Диана могла и…
– Леди отослала Ганету из замка? – хмуро спросила я.
– А то, ещё как отослала, – подтвердила Марыська. – В Камнемох, в здравницу. К лучшим травникам да чарлекарям! О как!
Я вздохнула. И это на Диану похоже. Несмотря на склочный, подчас невыносимый совершенно характер, скупой леди Ди не назовёшь. Особенно если повезёт попасть ей «в настроение».
– Так что? Прикроешь меня, пока я к ведьме сбегаю?
Ответить я не успела.
Пышные кустистые ветки, усыпанные крошечными лиловыми цветочками, вдруг разошлись в стороны.
На нас укоризненно смотрела Ани.
То есть это на Марыську она смотрела с презрительной укоризной, всё-таки кухня и кухонные работники – не её печаль.
Мне же взгляд старшей горничной не обещал ничего хорошего.
Глава 20
Ничтоже сумняшеся, вредная Ани зашвырнула меня в самый эпицентр повседневных хлопот – в таком большом замке работа для прислуги всегда есть. При грамотной организации, конечно. Но в чём-в чём, а в попустительстве Ани сложно было заподозрить.
Скрепя зубами, я ползала по замковым коридорам, до блеска натирая плинтуса с золочёными вензелями и в сотый раз протирала специальной бархаткой дверные ручки. Ани, которая то и дело припиралась, то есть приходила проверить, как я справляюсь, с мстительным удовольствием дышала на эти самые ручки, и, если после моего предыдущего протирания кто-то успевал за эту самую ручку взяться и оставить на ней отпечаток пальцев, вредная старшая кривила губы и тоном аббатисы наказывала «перетирать».
О том, чтобы обследовать нужную мне часть восточного крыла, не могло быть и речи – Ани определила меня с уборкой в западное. Одно к одному, как назло!
…К обеду колени ныли, а спина еле-еле разгибалась.
– Мистрис Ани, мистрис Ани! – белокурая девчушка переминалась с ноги на ногу перед старшей горничной, преданно поедая глазами начальство. Я к тому времени успела переименовать эту самую горничную в горгорничную, сиречь в Горгону. – Уж как вас садовник просит! Двух, а то и трёх девушек в теплицы направить, на прополку! Не справляются садовники! Вот никак!
– Двух, а то и трёх! А больше ему ничего не надо? – процедила Ани недовольно и скользнула по мне взглядом.
Девчушка только плечами пожала да носом шмыгнула, мол, моё дело маленькое, вам, мистрис, конечно, виднее.
– А что полоть-то?