Горные дороги бога

Золото вспышки сверкнуло в другой стороне. Там, где стоял второй из рукотворных богов. Но никакого движения не было, все оставались на своих местах: и названный «Бож», и тот, кого следовало осудить. По лицу одержимого было видно, что он до смерти напуган, правда, когда стало ясно, что представления, подобного устроенному «Боженкой», не ожидается, черты боготворца заметно расслабились. А зря.

Праздничные одежды всегда обильны тканью и всевозможными украшениями, на них очень трудно заметить как проступающую кровь, так и сполохи света, особенно если не чувствуешь ни малейшей боли внутри и снаружи, поэтому одержимый понял, что происходит, только когда синеватые искорки затанцевали в воздухе прямо перед его лицом, сливаясь в плотный комок. Не знаю, как это вообще было возможно, оставить демона в сознании и одновременно разделить с этим самым сознанием, но на то боги и есть боги, а не простые смертные.

Боготворец, то ли уже неспособный пошевелиться, то ли оцепеневший от ужаса, смотрел не отводя глаз на звезду, которой сам и являлся, пока она медленно плыла по воздуху прямо в простертую ладонь безразлично улыбающегося «Божа». Смотрел, как хрупкие пальцы смыкаются вокруг синего сияния, сжимают, сдавливают и… стряхивают на пол горсть тусклых крупинок.

Он так и остался стоять, даже когда жизнь покинула его окончательно. Статуей, наглядно указывающей всем присутствующим в зале, что может произойти с тем, кто выступит против меня и моих богов.

Я мог пожелать, чтобы все одержимые в единый миг исчезли с лица обоих миров. Или остались. Неважно. Главное, здесь и сейчас любое мое желание могло стать исполненным. Безо всяких условий. Безо всяких жертв. Ведь истинные боги даруют свою всемогущую милость просто так. Просто потому, что могут это сделать.

Десятки глаз в прорезях разноцветных масок осторожно касались взглядом моего лица, стараясь угадать, что случится дальше, и надеясь избежать участи, уже постигшей двоих в этом зале. А я смотрел поверх голов и мучительно думал, как поступить.

Будь все хоть чуточку иначе, сомнений бы не возникло: смерть, и все. Но зачем-то, по какой-то нелепой, сумасбродной и все же веской причине Иттан со-Логарен пожертвовал собой, чтобы спасти всех этих тварей. Ведь ему было легче легкого дождаться, пока пряжки и стебли сделают свое дело. Или боялся за свою жизнь тоже? Но тогда пусть лучше бы сбежал. Неужели не мог? Не верю.

Нет, он точно знал, что ему надо. И нарочно показал это мне. Чтобы я не отступил ни на шаг в сторону от начертанного им пути.

Вот так и заканчивается всемогущество. Разбиваясь об узы долга. Если эти одержимые должны были остаться в живых, я не мог их убить. Потому что не простил бы себе никогда преступления против последней воли, против памяти…

Были ли мы друзьями? Бож его знает. То есть Бож-то наверняка знает, только отвечать не станет.

Иттан со-Логарен не раз спасал мне жизнь. И он же убил меня, когда другого выхода не было. С ним мы точно были чужими друг другу людьми, а вот Натти…

Без него в смотрительском доме будет пусто и скучно. Теперь уже навсегда.

– Вы должны были принять одно решение, верно? И вам предъявили все необходимые доводы. Решите уйти из этого мира? Помашу вам платочком. Рискнете остаться? Что ж, тогда вас буду судить уже не я, а сами знаете кто. Думайте, но думайте скорее, потому что безгранично только божье терпение, а не человеческое. И да… Думайте за дверью. Убирайтесь отсюда. Вон!

Повышение голоса оказалось лишним: одержимые высыпали из танцевального зала быстрее, чем мои слова превратились в эхо. Впрочем, вскоре выяснилось, что не все здесь отличались завидным послушанием.

Не прошло и минуты, как из темного угла раздалось слегка растерянное и одновременно восхищенное:

– Никогда бы не подумал, что так обрадуюсь, когда мое приглашение будет принято.

* * *

Он даже ради пестрого праздника не изменил своей привычке странно одеваться, но теперь, на фоне опустевшего и полуразгромленного зала, смотрелся в своем мрачном костюме вполне уместно. Как могильщик на поле закончившегося боя.

– То письмо… запечатали вы? – срывающимся голосом спросила Лус.

– Да.

– Лично?

– Вообще-то я даже его написал, – уточнил молодой человек и добавил, криво улыбнувшись: – Лично.

– Мой принц.

Женщинам не полагается преклонять колена перед своим сюзереном. Наверное, потому, что, нося длинное платье, это довольно трудно сделать, не запутавшись в складках ткани. И все же демона по имени Конран подобное обстоятельство не только не остановило, но и не смутило. Ни на мгновение.

Девица, опустившаяся на правое колено и почтительно склонившая голову, просто обязана была выглядеть смешной. Или нелепой. Однако смеяться мне почему-то не хотелось.

– Мой принц, – повторила Лус еще раз, словно заклиная.

– Встаньте и… представьтесь. Ведь я, назвав свое имя, так пока и не услышал вашего.

Демон поспешно выполнил сначала один приказ, поднявшись на ноги, потом другой:

– Конран Глен да-Диан.

– О, мне следовало бы догадаться! Такой выбор тела не мог быть простым совпадением.

– Я не выбирал, мой принц. Выбрала она.