Горные дороги бога

Один сгусток теней столкнулся с другим, отлетел было назад, потом почему-то снова подался вперед и затрепыхался, как птица, пойманная в силок. Прошло совсем немного времени, и движение стихло, вновь превращая сизый вихрь в человека, лежащего на полу и спутанного по рукам и ногам шелковыми шнурами.

Золотозвенница возмущенно прикусила язык. То, что она видела перед собой, не должно было случиться, потому что…

Потому что просто не могло произойти!

– Полагаю, испытание можно считать оконченным? – бесстрастно осведомился Дарохранитель, и равнодушие в его голосе кольнуло Андару сильнее, чем это смогли бы сделать ехидство, превосходство или сочувствие.

– Да, эрте.

Вот теперь самым разумным было бы поклониться, но спина отказывалась гнуться. Совсем.

– Я бы предложил вам забрать своего подчиненного, но, увы, ни его собственная, ни чья-либо воля больше не помогут ему следовать за вами.

– Эрте?

– Полагаю, он мертв. А что скажете вы?

Золотозвенница опустилась на колени рядом со скрюченным телом, раздвинула складки синей мантии и стиснула зубы так сильно, что они хрустнули.

Шелковые шнуры не просто оплели всего меднозвенника редкоячеистым, но крепким коконом. Они врезались в плоть повсюду, где только смогли, передавливая крупные кровеносные сосуды. Юноша умер, еще будучи вихрем. Если бы он сумел остановиться сразу, как только почувствовал на себе путы, возможно, ему удалось бы уцелеть, но азарт сражения не позволил принять верное решение вовремя, и странная шелковая сеть затянулась туже, чем можно было себе представить. Так туго, что кожа меднозвенника начала плавно и густо наливаться синевой.

– Вы там не уснули, дорогая моя?

Он по-прежнему не насмешничал, и это было самым болезненным.

Андара поднялась, медленно расправила складки своей мантии и спросила, не поворачивая головы к креслу:

– Мне следует удалиться?

– Как вам будет угодно, – все с тем же равнодушием разрешил Дарохранитель. – С одним только условием…

Многоточие было слишком многозначительным, и золотозвенница вздрогнула. Но на то, что она услышала дальше, не хватило бы и самой лихорадочной дрожи.

– Ваши исследования, дорогая моя, крайне интересны. И столько же крайне сыры, если вы понимаете, о чем я говорю. Дело поправимое, спору нет. И вы конечно же все доведете до совершенства, но… Несколько позже. Сейчас вам нужно отдохнуть, собраться с мыслями, набраться сил. Повременить со рвением. Но не беспокойтесь о сохранности своих открытий: на время вы передадите их в надежные руки. Сегодня же. Вам все понятно?

Колени предательски подкашивались, звали свою хозяйку за собой, на пол, к ногам Дарохранителя, чтобы молить… Или умолять. Зато сознание, остающееся на редкость холодным и ясным, подсказывало Андаре, что подобное проявление слабости не приведет ни к чему, кроме бесполезных синяков и ссадин.

– Как пожелаете, эрте.

Она не стала кланяться. Пусть за эту дерзость ее ждало какое-нибудь страшное наказание, золотозвенница не испытывала страха. Ни капельки. Все внутри Андары было выжжено обидой столь отчаянной, что на другие чувства не хватало даже воображения.

Он велел все отдать…

Отдать! Часы, дни, месяцы, проведенные в мрачных кельях. Бессонные ночи, наполненные беспощадными раздумьями. Кожу, многократно сожженную едкими зельями. Слух, разодранный в клочки криками, в которых не было ничего человеческого…

Она могла жить иначе. Могла нежиться в постели до восхода солнца. Могла принимать почести, заслуженные и, что еще слаще, украденные у других. А вместо того трудилась не покладая рук. И ради чего? Чтобы однажды добровольно отдать все тому, кто не видит в ее исследованиях пользы?

Дарохранитель не мог не понимать, чего она добилась. Он все увидел яснее, чем можно было бы представить. Почему же отвернулся? Почему отмахнулся от ее драгоценного дара? От дара, который мог бы изменить весь мир?

Если бы Андара умела плакать, то рыдала бы в три ручья. Но на счастье или на беду, холодные, как сталь, глаза оставались сухими на всем протяжении пути в то крыло Наблюдательного дома, где располагались владения синих мантий. И с каждым шагом клинок отчаявшегося взгляда закалялся все больше и больше.

Она решительно переступила порог кельи, по дороге сметая полами одежды десяток склянок со стола, так некстати подвернувшегося на пути. Звон и позвал их, верных слуг, отмеченных серебряными знаками на густо-синей ткани. Всего трое, больше она никого не допускала до своих исследований. Осторожничала, да и не желала делиться славой с кем ни попадя. Была бы на то ее воля, действовала бы и вовсе в одиночку, но лишние руки…

Руки были нужны. Особенно такие сильные и умелые, как у троих мужчин, глядящих сейчас на свою повелительницу во все глаза.

– Что-то случилось, эрте? – спросил один из них, самый молодой, но все же разменявший больше лет, чем меднозвенник, запутавшийся сегодня в шелковой паутине.

– Мои старания получили награду, – улыбнулась Андара, догадываясь, что движение ее губ скорее походит на звериный оскал.

Их взгляды светились надеждой недолго. Ровно три удара сердца, а потом начали тухнуть.