Горные орлы

Растерявшийся Селифон сел на кровать и долго гладил мягкие ее волосы, вздрагивающие плечи и говорил ей что-то ласковое, а она, не вникая в смысл его слов, слушала сердцем и из-под полуоткрытой ладони взглянула на него мокрым, счастливым взглядом.

— Ты не будешь больше оставлять меня так долго одну? Не будешь? — Захваченная любовью Марина не могла представить себе, как можно не рваться друг к другу и проводить вечера где-то в другом месте.

— Маришенька, но я же…

— Не смей так мучить меня!.. Никаких отговорок — к ужину ты должен быть дома! — Марина стиснула пальцы мужа и побледнела.

Селифон махнул рукой и сказал:

— Постараюсь, постараюсь, Мариша.

5

По новому договору со «Скотоводом» совхозные тракторы должны были снова вдвое расширить посевную площадь горноорловцев, распахать заросшую волчевником и шиповником целинную «некось» на смежных с поповской еланью увалах под яровую пшеницу, где Адуев с Дымовым наметили выделить опытный участок комсомольцев из бригады Лебедева.

Еще с самого возвращения со Всесоюзного съезда Селифон стал добиваться увеличения вдвое посевного плана яровой пшеницы. С цифрами в руках он доказывал, что с вывозкой зерна не гужом, как раньше, а на собственных грузовиках (Адуев уже несколько раз намекал о возможности в ближайшее время выполнить мечту Дмитрия Седова — приобрести автомашины) земледелие становится выгодным делом.

— Лишнее зерно позволит расширить и улучшить нашу основу — молочное хозяйство, создать фабрику мяса — свиноферму. Так все известные в стране колхозы выходили в первые ряды. Так и «Красный пахарь» вышел в миллионеры.

— Да ведь, Селифон Абакумыч, орех! Рассуди, кедровый орех осенью из-за уборки хлебов упустим!..

— То есть это свинья свиньей лето-летенское в земле ройся… Худеешь в жаркий день на четыре кила…

— Черт ему, этакому богачеству, рад! Весной рук от плужных держаков отодрать не успеешь, ладоней в бане не отпаришь — и вот тебе коска травы, а вслед до снегов пашня! — кричали, перебивая один другого, Свищевы.

— Без расширения посевов животноводство нам не двинуть вперед. А какие тогда, к дьяволу, мы орлы! Тогда давайте менять название, — настаивал председатель.

На сторону Адуева встали партийцы. За расширение были и все двадцать семей новоселов.

— Пахать! Пахать! — настойчиво кричали они.

— Пахари мы, злые до земли, рожденные в борозде, — сказал сивоусый кубанец старик Твердохлеб.

И снова поднялся председатель и без обычной горячности заговорил:

— Вместе с раздвижкой посевного клина мы ставим вопрос о повышении средней урожайности с десяти до четырнадцати центнеров с гектара. Как этого мы будем добиваться, я сейчас расскажу вам. Самое важное — подхлестнуть нерадивых. Начисление трудодней предлагаем проводить, как в «Красном пахаре», в зависимости от урожайности, — Селифон в упор посмотрел на братьев Свищевых.

— Правильно, Селифон Абакумыч!.. Ты ровно наши мысли читал: пусть работяги радуются, а лежебоки волком воют… — закричали кубанцы-новоселы.

Свищевы стояли с красными, точно нахлестанными лицами, багровые шеи их были обметаны искорками пота.

На первой же встрече Василия Павловича с комсомольцами в клубе, где им была выделена комната под лабораторию, Селифон убедился, что опыт Дымова с его метровок в садике действительно будет перенесен на колхозные поля.

Выделенные в «опытники» Трефил и Никодим Петуховы, Иван Прокудкин, комсомольцы братья Бугаевы и Ляпуновы, дочка Акинфа Овечкина — редактор колхозной стенной газеты Груня — облепили старого агронома.

На заглянувшего в лабораторию председателя они набросились все разом:

— Селифон Абакумыч! Смотрите, вот какие нужны нам семена!..

— Мы их трижды пропустим через триер, а потом самолично отберем вручную.

— Пионерию мобилизуем…

— Да подождите, подождите, ребята, — отстраняясь от комсомольцев и улыбаясь Василию Павловичу, заговорил Адуев.

Но ребята спешили выпалить все, что услышали от Дымова:

— Что посеешь, то и пожнешь…

— Каково семя, таков и плод…

А широколобый, ребячески вихрастый Трефил Петухов даже в категорической форме заявил председателю:

— И чтоб энергия всхожести семян была не более шести дней. Иначе я ни в коем образе не согласен…

Вот, товарищ Адуев, вот кто новые хозяева нашей земли! Вот кто будет удесятерять урожаи, — засмеялся Василий Павлович.

Но Селифон по опыту своему знал, что для того, чтобы пламя в горне разгорелось жарче, не мешает в антрацит плеснуть воды.

— Ребятушки, боюсь… — сказал он. — Ночи не сплю…

И Василий Павлович и комсомольцы смотрели на него удивленно. Селифон молчал не менее минуты.

— Новаторство это огромного значения; этого даже и в «Красном пахаре» еще нет. И я боюсь, как бы нам, собравшись за шерстью, самим не воротиться остриженными. Провалимся — засмеют. Но дело не в смехе, не похоронить бы идею, — Адуев строго посмотрел на комсомольцев.

— Товарищ председатель, да это же преступная маловерность!..

— Недооценка научности!.. Расхолаживание!.. — закричали ребята.

Адуев взглянул на Дымова и по чуть заметной улыбке, скользнувшей у глаз старого агронома, убедился, что тот правильно понял его.