Вениамин Ильич засмеялся показавшемуся ему удачным сравнению. Он хотел, чтоб председатель тоже или засмеялся вместе с ним, или хотя бы улыбнулся. Но Селифон трясущимися руками собрал со стола бумаги, скомкал их в карман и, не сказав ни слова, вышел от Татуровых.
Вениамин не удерживал председателя:
«И горд и горяч, перекипит — поймет».
Он тоже вышел вслед за ранним гостем.
Встретились друзья только вечером в правлении колхоза. Председатель разговаривал с бригадиром Иваном Лебедевым.
— Ну, как у тебя, товарищ Лебедев, с запасными косами и косогонами в этом году?
Внешне Селифон, казалось, был совершенно спокоен, но Вениамин заметил, что у него подергивалась левая бровь. Не случайно также председатель обратился к бригадиру не по имени-отчеству, как всегда, и что задал он Лебедеву больной вопрос: с запасными косами для сенокосилок в бригаде Лебедева было неблагополучно. Бригадир запустил руку в загривок и потупился.
— Не так, чтоб сказать — хорошо, Селифон Абакумыч.
Левая бровь Адуева затрепетала заметней.
Вениамин понял, что вот-вот Селифон взорвется и накричит на бригадира.
— Но и не так, чтоб сказать — уж очень плохо… — тянул Лебедев.
В черных глазах председателя вспыхнули огоньки ярости; он трудно дышал, плохо понимал что-либо, кроме своей злобы.
— Абакумыч, прости меня, что я перебиваю вас, но ты мне очень нужен.
Селифон повернул к Вениамину пылающее лицо, внимательно посмотрел в его проницательные серые глаза и все понял:
«Знает, черт, что во мне кипит все сейчас…»
Иван Лебедев облегченно вздохнул и поспешил в кузницу: он слышал, что там имеются запасные сегменты, и решил попросить ковалей в ночь собрать хотя бы еще парочку запасных кос.
— Ты совершенно прав насчет самотечного водопровода для фермы: водопад рядом с дворами, а насчет листвяжных труб это даже здорово придумано, — заговорил Татуров, как будто и не было у них утренней размолвки. — Стоить это будет прямо гроши, а пользы немало… И, конечно, в дальнейшем, годиков через несколько, мы его продолжим на всю деревню… Давай-ка поставим этот вопросик на партгруппе, сама жизнь заставляет нас смотреть вперед: мне надо посоветоваться с тобой, не пора ли и мне, и тебе по очереди поехать поучиться. А также время посылать и наших комсомольцев на учебу: в ближайшем будущем потребуются и инженеры-строители, и ученые-зоотехники, и врачи, и агрономы. А планировать и управлять большим хозяйством не шутка. Очень даже не шутка!..
Селифон слушал Вениамина и сам говорил, а все время с горечью думал о том, что произошло у Татуровых утром.
«Выходит, я неуч, круглый дурак, и туда же с проектами!.. Конечно, в армии я не был, политических курсов, как ты, не проходил, а себя подменять тебе не даю… Конечно, на посту своем я только помеха: значит надо по шапке теперь такому руководителю»…
Кипевшая все время обида не давала покоя Селифону.
Увлечение Марины домашним хозяйством скоро прошло. Селифона по целым дням не было дома: он был занят постройкой водопровода для фермы.
— Нет, это становится немыслимым! Он перестал приезжать даже к ужину. Днем — на работе, вечера — у Дымовых, ночь — за книгой…
Ночью они снова поссорились и снова помирились. Успокаивая ее, Селифон пообещал побыть с нею весь выходной день. Утром дольше обычного она возилась в, кухне. Селифон несколько раз уже посмотрел на часы, но Марина, словно и не замечая его волнения, спокойно и торжественно накрывала стол белой скатертью, не торопясь резала хлеб, колола сахар.
Селифон стал помогать ей: он решил сам нарезать хлеб и налить молока в сливочник, но Марина повернула его за плечи и выпроводила из кухни.
— Сегодня же выходной и сегодня ты мой гость! Долгожданный гость! — улыбаясь, сказала она ему.
Селифон покорно сел. Ему тоже хотелось побыть с нею, но сегодня начинали рыть первую водоводную траншею, и он очень раздражался и на себя за необдуманное обещание, и на то, что она, воспользовавшись его обещанием, тянет с завтраком.
«Вениамин, конечно, уже там… Вот так у нас всегда…» Он представил ошибки, могущие быть в начале дела, потерю времени на переделку…
Селифон решил заседлать жеребца. Вскоре он вернулся, но у Марины все еще не готов был завтрак. На сковороде шипело, жарилось свиное сало, а сама Марина надевала свежевыглаженную серенькую, как перепелка, блузку.
Селифон мрачно опустился на стул, и краска, как всегда в таких случаях, жаркой волной прихлынула к его лицу.
«Она, должно быть, зарезать меня хочет сегодня! — Селифон с ненавистью посмотрел на сковороду с салом. — Там, поди, черт знает, что делается теперь, а ты тут завтрачек ждешь».
Он не мог уже больше дожидаться, схватил фуражку и выскочил во двор.
Жеребец начал грызть удила и нервно закрутился у столба.
Адуев вскочил в седло. Марина с надетою на одну руку блузкой выскочила на крыльцо.
— Селифон! — крикнула она ему вдогонку.
Но он уже в галоп мчался по улице в сторону Журавлишки.
— Нет, так дальше жить нельзя! — прошептала Марина, возвращаясь в комнату.
Блузка, так и не надетая на другую руку, волочилась за нею, как перебитое крыло.