Горный блокпост

Пулеметчик рядовой Казанцев с обеда почувствовал себя плохо. Он не отравился, не перегрелся, он простыл. К восьми часам у солдата поднялась температура. Пара таблеток аспирина сбила ее, но ненадолго. Уснув после отбоя, Казанцев проснулся ровно в три часа. Все тело бил озноб, а на лице выступил пот. Суставы ломило. Боец больше не нашел в своей аптечке жаропонижающих препаратов, будить же ребят, недавно уснувших после смены, не стал. Решил попросить аспирина у замкомвзвода Мансурова, заодно и доложить о болезни. Кое-как одевшись, Казанцев выбрался из блиндажа первого отделения. Прохлада горной ночи немного освежила его. Боец прислонился к брустверу траншеи. И тут увидел, как по дну Шунинского ущелья спокойно и быстро двигается караван. Казанцев подумал, что ему привиделось, такого просто не могло быть, закрыл глаза, мотнул отяжелевшей головой. Когда вновь взглянул в ущелье, в нем уже никого не было. Он проговорил:

– Да, видно, температура за сорок зашкалила, раз глюки начались.

И, шатаясь, пошел к позиции заместителя командира взвода. Тот вздрогнул, услышав шаги солдата. Взводный уже ушел, оставив Мансура дремать до подъема. А тут солдат. Он спросил:

– Кто идет?

– Это я, – ответил боец, – рядовой Казанцев, товарищ сержант!

– Казанцев? Какого черта ты покинул укрытие?

– Заболел я, товарищ сержант! Температура высокая и... и галлюцинации.

Он подошел к Мансурову, который при слове галлюцинации насторожился:

– Что такое?

– Не знаю. Горю весь. То в жар бросает, то в холод, а мослы болят, словно их кувалдой дробили.

Мансуров спросил:

– А что ты сказал насчет глюков?

Рядовой объяснил:

– Понимаете, выхожу из блиндажа к брустверу, и вижу, будто по ущелью вьючный караван в сторону поворота на север уходит. Закрыл глаза, а когда открыл, никого! Что это, как не глюки? Ведь внизу же никого не было, правда?

Сержант задумчиво проговорил:

– Правда.

– А дай-ка сюда свою голову!

Казанцев подчинился. Сержант приложил руку ко лбу пулеметчика:

– Да. Температура высокая. А чего таблетки не выпил?

– Так пил еще днем. Сначала помогло, думал, пройдет, и уснул нормально, а сейчас вот встал, не могу, ломает всего. Решил у вас лекарства просить.

Сержант достал из аптечки аспирин:

– Держи, выпей, вода есть с собой?

– Так точно, во фляжке!

– А почему молчал днем, когда в первый раз недомогание почувствовал?

– Так думал, что пройдет.

Сержант передразнил бойца:

– Пройдет! А если ты уже полвзвода заразил?

– Да, нет! Это простуда, мокрый камуфляж надел на себя, просквозило.

– Просквозило! Выпил таблетки?

– Так точно! Разрешите идти в блиндаж?

– Какой к черту блиндаж? Надо, чтобы тебя санинструктор осмотрел. А он у нас во втором отделении. Сядь в ячейку, я командира вызову.

Солдат проговорил:

– Может, не надо? Взводный ругаться будет!

– Ничего. А доложить мы просто обязаны. Тем более, он только что позиции проверял, не спит еще.

Боец вздохнул, присев в стрелковый окоп.

Мансур же вызвал Жарова.

Валентина услышала приближающиеся шаги любовника и собралась юркнуть в блиндаж, но услышала сигнал вызова на обычной рации взводного. Он ответил, находясь за ближайшим изгибом общей траншеи:

– Чего тебе, Мансур? ... Что? Как заболел? ... И вышел из блиндажа, когда по ущелью проходил караван? ... Так. Где он? ... Ясно.... Что? Глюки? ... Ты представляешь, чем для нас его глюки могут закончиться? Ладно, не отпускай Казанцева, иду к вам.

Офицер-оборотень развернулся и направился обратно, к позициям первого отделения. Валентина прошла по траншее за ним, но до изгиба. Дальше идти было опасно.

Жаров подошел к Мансурову:

– Где этот больной?

Солдат поднялся из окопа. Таблетки подействовали, и ему стало лучше. Старший лейтенант спросил у Казанцева:

– Что случилось, Илья?

Пулеметчик и командиру взвода объяснил то, что с ним приключилось, не забыв лишний раз сказать о видении.

Жаров посуровел:

– Так, говоришь, караван внизу видел?

Солдат попытался оправдаться:

– Наверное, мне показалось.

– Не наверное, а точно. Такое при высокой температуре бывает. Сейчас как чувствуешь себя?

– После таблеток сержанта полегчало.

– Надо проверить тебя. Делаем так. Я иду к себе, подниму связистку, пусть посмотрит, что с тобой.

Мансур сказал:

– У нас же санинструктор есть.

Но старший лейтенант ответил:

– Который только и может, что царапины зеленкой прижигать да бинтовать. А Губочкина баба опытная, женщины, они в этом деле и без всякого образования лучше любого армейского инструктора тему просекают. А в помощь ей вызовем и инструктора. Вы пока оставайтесь здесь. Как все будет готово к приему – позову. Понятно, сержант?

– Так точно, товарищ старший лейтенант.

– Я пошел.

Жаров направился к блиндажу. Вновь услышав его шаги, Валентина бросилась было к укрытию, но снова задержалась. От того, что она услышала, кровь похолодела в ее жилах, а тело пробила мелкая, противная дрожь. А услышала она, как старший лейтенант Жаров уже по другому, неизвестному связистке прибору связи вызвал все того же человека, которого вызывал днем: