Горный цветок

Бир опасался, что в лесу их ждет засада. Хрин надеялся, что им удастся прорвать кольцо. Бир послал с Хрином всех — три отборные сотни. Он бросил их в узкую горловину между заставой и пропастью. Хрин рассчитывал на удачу. Бир почти не верил в него, но это был единственный шанс.

«Зеленые шапки» разгадали маневр. На пути сотен оказались главные силы пограничников. Толпы бандеровцев ринулись назад. Бир понял, что это конец, и бросил всех, пошел навстречу пограничникам. Да, да, навстречу, один.

В пылу боя пограничники, преследовавшие бандеровцев, прошли мимо притаившегося в кустах Бира, и он пробрался дальше в тыл.

Свидетелей не было. Весь курень был перебит или попал в плен. Только двое бандеровцев, которых Бир посылал на связь, перешли границу. Никто не знал, как спасся Бир. Он сам рассказал Бандере, как геройски сражался курень, как у него на руках умер Хрин, и о том, как он с горсткою храбрецов пробил себе дорогу и спасся…

Бир объявил, что теперь без свидетелей, известных пограничнику, будет трудно привести в исполнение его замысел: больше всего Бир хотел восстановить пошатнувшийся престиж.

— Я сам дрожу от этой проклятой сырости, — поеживался главарь. Ему понятно настроение сотен. Кольцо сжимается. Они чувствуют это. Его раздражает сырость, для нее нет преград, она проникает повсюду. Успокаивает одно — ночью они должны прийти в безопасное место. «Зеленые шапки» долго будут распутывать их следы. Но пока Бир не уверен, что они в безопасности. Какое-то неясное предчувствие беспокоит его.

Сотники во всем согласны с вожаком, только требуют немедленной казни солдата. Своей стойкостью он плохо действует на их людей.

Бир и сам был бы рад поскорее разделаться с пленным, но для этого нужна гарантия, что они надежно запутали свои следы. Бир, как всегда, осторожен. Для зрелища нужно место и время. Просто убить пленного, как требует красногубый, он не хочет. После того, что произошло, это невозможно. Бир невольно дотрагивается до щеки, заклеенной пластырем.

«Ни, не просто вбити, а зломати его, зломати на очах у всих», — мечтает Бир. Он уверен, что на этот раз солдат не выдержит, будь он хоть сто раз чекист и коммунист. Еще не родился такой человек, который бы сумел перенести то, что придумал Бир.

Идею, собственно, подал рябой. Но Бир развил ее, придумал, например, сбор сотен на одной поляне, и сейчас главарь выдает этот план за свой. Долговязый молчит, довольствуясь обещанной наградой.

Весь вечер и половину ночи бандеровцы кружат по тропам. Теперь даже осторожный вожак уверен, что им удалось запутать следы.

На исходе ночи главарю не спится. Бир смакует подробности задуманного зрелища. Оно не только восстановит, но и укрепит его авторитет, хлопцы поймут, на что способен Бир. И не только они.

Главарь мечтает, как, казнив пограничника и разделавшись с мужиками, которые их выдают, он вернется и расскажет Бандере, каким трудным и опасным был этот рейд. Бандера поймет. Только он, Бир, мог справиться с ответственным заданием в сложившейся обстановке…

Бир ловит себя на мысли, что расслабился. А этого допустить нельзя. Он должен быть начеку. Иначе… Даже его чутье может изменить.

Во мгле повис тяжелый багровый месяц. При его свете Шныриков увидел скалистые хребты Гарганских гор, которые Рудой окрестил «петушиными гребнями».

Пограничнику хорошо знакомы их поднебесные кручи с острыми вершинами. Скалистые, крутые, безлесые, они были крепостью, которую довелось штурмовать Николаю и его товарищам по Четвертому Украинскому фронту. Здесь пулеметчика Шнырикова со взводом пограничников забросили в тыл гитлеровским егерям. Атакованные вдесятеро превосходящими силами гитлеровцев, пограничники стояли насмерть и удержали перевал до подхода своих.

Он верил: и теперь на помощь придут друзья. Они где-то близко. Об этом говорит беспокойство стражей, стрельба, петляние по лесам, внезапный уход бандеровцев в горы.

Уже несколько часов льет дождь. Неужели Серега потерял их след? Дождь и снег. Вокруг опять все помутнело. Горные потоки вздулись, словно вены на теле земли. Пелена сгущалась. Даже ели, растущие вблизи, едва видны. Дождь льет частый и крупный, как, бывало, дома весной.

…Босые ноги шлепают по лужам, оставляя на размытой дождем дороге следы. Впереди, лениво обмахиваясь хвостами, степенно идут коровы. Они то и дело останавливаются, будто оглядываясь на шагающих за ними деревенских мальчишек.

Ребята гонят стадо на выпас.

«Слыхал, Колька, челюскинцев сняли с льдины? Во здорово! Это летчики!..» «Водопьянов, Леваневский, Ляпидевский, — залпом уточняет всезнающий Михаил. — Мне учительница говорила. Я, ребята, как вырасту, тоже летчиком стану». «Так тебя и возьмут!» «Возьмут, — уверенно парирует Мишка. — Батя сказывал, что Гришка, сын сторожа из деревни Тупик, в армии выучился на летчика. А что, Комаровка хуже?»

Комаровка… Она была для них целым миром.

Рубленые, низкие, конопаченные мхом избы под соломенными крышами, в которых керосиновая лампа только начала вытеснять лучину. А теплая печь!.. Сколько раз они с Мишкой, бывало, на этой печи, мечтали…